Синдром отчуждения

Высокий потолок, стеклянные стены — из полупрозрачных зеленых квадратов размером с плитку в ванной. Свет фонаря отражался в них и слепил измотанный взор.

Еще в коридоре оказалось полно коробок — они расплывались назойливыми картонными пятнами и так и лезли под непослушные ноги.

«Дверь?»

Девушка подошла ближе и заметила, что из-под створки бьется свет.

«Электричество? Люди?»

С замершим сердцем она повернула ручку и оказалась на улице. Дневной свет, тусклый, режущий. Лили зажмурилась и почувствовала, что оседает на пол — от облегчения, от живого неба, хоть и угрюмого, снаружи и гнилой усталости, сковывающей ее изнутри.

Справа — свинцово-безликая река и крошащийся обломками домов город. Слева, чуть дальше — холм с высящейся по его склону оградой. А вдоль холма, не поднимаясь на него, бежала дорога.

И все было бы замечательно, если б этот пейзаж, одинаково серый, неопрятный, не вибрировал, не рябил в замученных болезнью алебастровых глазах.

— Тебе недолго осталось.

— Я спасусь, я выбралась.

— Кого ты обманываешь? Ты даже не знаешь, правда ли то, что тебя окружает.

— Правда. Вымысел. Ярлыки! Все зависит от точки зрения и от того, насколько ты в это веришь.

— Словоблудие.

— Стерва.

Девушка нашла силы залезть в рюкзак и свериться с картой. Ей нужно было просто пройти по дороге мимо холма — через какое-то время она упиралась в шоссе с надписью на карте «К Соликамску».

«И вовсе не обязательно идти в этот детдом. Даже если это было последнее пристанище исчезнувших жителей.

Ведь необязательно же?»

Лили то хрипло дышала, то неуспешно пыталась откашляться — результат подъема к ажурным воротам, вделанным в ограду детдома.

«Психоневрологический интернат N 12 МЗ СССР при поддержке НИИ Физики и Химии им. А. В. Мотылькова».

«Кажется, не заперто», — створка, поддавшись руке девушки, открылась с отчаянным скрежетом давно не смазанных петлей.

От ворот в сторону строения вела узкая тропинка, за годы почти слившаяся с окружающей землей. По бокам тянулись вверх обнаженные стволы деревьев — черные кости на фоне серого неба.

Лили, все также давясь от кашля, ввалилась внутрь и вдруг оступилась, заметив слева от входа статую. Скульптуру поставили так, чтобы она смотрела на каждого входящего — женщина-колхозница с младенцем на руках. Понятно, что автор хотел изобразить материнскую любовь и заботу, но ветер и непогода превратили лицо женщины в изъеденную язвами маску с неровными дырами в области глазниц. Словно на Лили смотрел истлевающий труп.

Девушка с трудом оторвала взгляд от жуткой статуи и поплелась к зданию.

— Зачем тебе сюда?

— Назло тебе.

— Мне фиолетово.

— Сука! — Лили снова поперхнулась от бессильной злобы.

Двери внутрь были не заперты. В широкие окна проникали снопы света с созвездиями пылинок — освещали долговязый коридор, соединяющий два боковых крыла.

В помещении запершило, и, будто это могло чем-то помочь, Лили постучала по груди.

На противоположной от входа стене висели коричневые фотографии в рамках. Воспитанники? Девушка подошла ближе — улыбающиеся дети, стоящие в три ряда, и женщина, на фото правее — дети постарше. Год за годом отпечатался на этой стене — от пяти-шестилетних до таких взрослых выпускников. Сколько поколений тут воспитали? И что стало с последним?

— Все эти люди уже мертвы. Когда-то они думали, жили, любили. А теперь спят в холодных могилах.

— Прекрати! Им столько же, сколько моему папе.

— Снова самообман.

Лили застыла, случайно зацепившись взглядом за лицо на фото. Мальчишка лет четырнадцати. Казалось бы, совсем обычный, но его глаза… Не злость, не ненависть — скорее любопытство человека, что отдирает у мыши лапки одну за другой и смотрит, как она на это реагирует.

Копившийся внутри кашель все же протолкнулся на волю — свел мышцы живота, алыми сгустками забрызгал снимок.

Лили стало не по себе. Она отвернулась от пугающего взгляда, теперь спрятанного за пятнами крови, и двинулась в сторону левого крыла.

В коридоре было темно, и пришлось включить фонарик. Двери, двери, двери. Двери! И ни одного окна.

«Как в тюрьме».

— Достойное сравнение для человека, обратившего в тюрьму собственную жизнь.

— У меня нет сил тебе отвечать.

— Я бы сказала, что у тебя нет сил жить. Но ты, конечно, будешь спорить.

Луч фонаря вытащил из полумрака надпись «Директор».

За ней оказался «предбанник», как окрестила его мысленно Лили, со столом, стулом и окном, задернутым землянисто-зеленой шторой. Не столе — салатовый телефон, стакан с ручками и стопка писем

«Здесь, надо полагать, сидел секретарь».

Следующая дверь привела в просторный кабинет.