Небо над миром страхов

Так же обволакивало, но и в то же время создавало атмосферу напряженности. Иной раз создавалось впечатление, что поют сразу несколько голосов. И одна из этих второстепенных невидимых певцов была тень, которая тоже существовала сама по себе, хотя я пытался убедить себя в том, что это всего лишь обманчивое действие, созданное светом.

Вдруг старуха резко остановилась и взметнула руки вверх. Пещера озарилась яркой вспышкой, на несколько секунд ослепившей меня. Когда я продрал глаза, то увидел — старуха смотрит прямо на меня.

Лицо у нее было удивительно молодым. Как у двадцатилетней девушки, а тело, будучи с виду слабым и ветхим, ушло далеко вперед. Подобно высушенной, твердой ветви дерева, скрытой наслоением цветастых цыганских юбок и неисчислимых шалей, она знала, кто перед ней и зачем пришел. С такой проницательной прямотой смотрели ее глаза. Черные, как сама тьма, бесконечные в своей глубине глаза без единого признака белка. Один сплошной черный зрачок. Ее растрепанные волосы оказались такими же черными, как и глаза. А лицо бледным, заостренным, неживым. Нос отдаленно похож на птичий клюв. Может, само время согнуло его дугой? Но от этого ее лицо не становилось менее привлекательным.

Молодая старуха, окончательно очнувшись от транса, зашелестела юбками. Шелест их напоминал шорох перьев в ночи. Обойдя свою ямку, вокруг которой только что танцевала, она остановилась напротив меня и тоже присела на пол. Туман перестал изливаться на поверхность и даже перестал клубиться, послушно осев на пол, напоминая пса, которому приказали лечь и не двигаться.

— Я… — мои попытки прервать молчание, возникшее между нами, моментально пресекли на корню.

— Знаю, — отрывисто сказала эта старая, как мир, девушка. Голос ее необычаен. Он напоминал мне голос кобры, обученной человеческой речи. Шипящий, тихий, шелестящий — остатки листвы на осеннем ветру, — И всегда знала — видела тебя в своих видениях восемь лет тому назад. Глупые, малые дети… Натворили вы делов. Знаешь ли ты, насколько опасна твоя затея перемещения?

Я хотел ответить, но успел только открыть рот. Меня вновь бесцеремонно заткнули.

— Молчи, окаянный! — собеседница начала раздражаться. В ее шипение закрались предупреждающие нотки, — Заткнись и слушай, когда старшие говорят. Не стану отговаривать. Невозможно отговорить молодость и отгородить ее от дуратских поступков. Но нужна плата… Есть хоть что-то, что ты мог бы дать взамен на услуги?

— У меня… — Но шаманка опять перебила. На этот раз раздражаться начал уже я.

— Через чур болтлив, — эта «гадюка» с досадой покачала головой, — Отдавай, что принес.

Послушно кивнув и уже не пытаясь заговорить, извлек из заплечного мешка потрепанный сверток. Взяв его, шаманка развернула подношение и придирчиво осмотрела пару белоснежных, прямых, похожих на стрелы рогов с одиннадцатью отростками, поросших жесткой, белой щетиной. На ней прозрачной росой, застыли хрупкие, как хрусталь, магические бусины.

— Сойдет, — повертев их в руках, собеседница небрежно отбросила рога в сторону, — Хороший отвар выйдет, — указав куда-то себе за спину, скомандовала, — Подойди к парехею, — завидев мой недоуменный взгляд, уточнила, — Ну, к яме этой.

Я обошел шипящую старуху и остановился на другом краю ямы с клубящимся туманом. Опустился на колени. Бросил взгляд вниз. Но ничего, кроме зеленоватого дыма не увидел.

Собеседница развернулась лицом ко мне. Встряхнулась, высвободила из шали левую руку. Она оказалась покрыта серыми, жесткими перьями.