Ящерица

Мама с папой хотели подняться повыше, а я испугалась — начала плакать. Пришлось вернуться. Я тогда была трусиха жуткая.

Так и брели они, обнявшись, по парковым дорожкам, то беззаботно болтая, а то вдруг замолкая, смотрели друг на друга и слушали, как под ногами хрустит снежок.

А вот и самый укромный уголок парка. Именно здесь Тарас впервые поцеловал Машу. Какими же сладкими были её губы! И каждый раз, касаясь их, молодой человек хотел одного — чтобы это счастье никогда не кончалось. Вот и сейчас, слившись с любимой в упоительном поцелуе, Тарас не мог насытиться ею. Лишь изредка он, тяжело дыша, отрывался на мгновенье, чтобы нежно прошептать:

— Я люблю тебя, Маруся!

— А я тебя, Тарасик! — так же нежно отвечала Маша, прижимаясь к нему поплотнее.

Внезапно наслаждение сменилось болью в спине, словно в неё вонзили острые ножи. А глаза Маши вдруг округлились от ужаса и закатились, и девушка стала медленно сползать в снежный сугроб.

Тарас обернулся. От того, что он увидел перед собой, волосы встали дыбом, а по коже пробежали противные ледяные мурашки. А через миг огромные зубы схватили его за горло.

«Вот она и примета! — скользнула в умирающем мозгу мысль некой Гваделупе. — Я знаю, ты хотел, чтобы Маруся стала твоей женой. Если бы я только могла помочь! Прости меня, Тарас! Прости и ты, Маша!»

Ящерица же, занятая поеданием потомка Ивона, не заметила, как на дорожке появился немолодой дворник. Испугавшись, он хотел было убежать подобру-поздорову, но, увидев бесчувственное тело девушки, просто не смог оставить её здесь. Схватив Машу в охапку, он быстро засеменил прочь. Прочь от того места, где обгладывали последнюю кость её жениха.

Гваделупе тихо застонала. За что ей это наказание — снова и снова видеть смерть и ничего, абсолютно ничего не мочь сделать, чтобы спасти несчастных? Так же, как не сумела спасти своего мальчика. Но Родриго погиб внезапно — никто не ожидал, что такое случится. Те же люди, которых душа Гваделупе провожала в последний путь, были обречены. Каково это — знать, что человек погибнет и не мочь ни предупредить его, ни остановить монстра! Ведь тебя самого уже нет.

«Мне нужно тело».

Тула. Октябрь 2003 год.

«Жуть-то какая! Теперь уже и до Украины добралась».

От этих мыслей Ярославне стало не по себе. Жалко было несчастного Тараса. Да и Машу тоже — ведь она его любила. Как она пережила утрату? И пережила ли вообще? Вдруг она поехала в Гурзуф, где они с Тарасиком хотели провести медовый месяц, забралась на Аю-Даг и бросилась вниз? Что-то Ярославне подсказывало, что именно так Маша и сделала.

Впрочем, чилийских жертв ей тоже было жалко. Того же Родриго с его матерью, ту же Ортенсию — Тенчу — так её, кажется, называли… Но одно дело — видеть монстра где-то на другой стороне Земли, с которой тебя разделяют моря и океаны, и совсем другое — знать, что он у тебя под боком, а тогда ещё не в соседней, а в твоей стране. Ведь в восемьдесят шестом ещё был Советский Союз. Жутко всё это!

Ярославна попыталась снова взяться за прерванный реферат, но её мысли витали далеко отсюда. Ящерица, по всей вероятности, охотится за кем-то из тульских. Иначе зачем бы она, покинув банановые Чили, потащилась на другой конец земного шара? Ведь на родине её вроде бы никто не преследовал. Одна пыталась остановить — да и ту съели. Единственное, что утешало Ярославну, так это то, что ящерица прилетела не по её душу. Кабы чудовище задумало её съесть — давно бы уж съело. И совсем необязательно было ждать, когда Ярославна увидит её через зеркало.

Да, ящерица прилетела не за ней, а что же Гваделупе? Почему она решила поделиться своими наблюдениями именно с Ярославной Козочкиной? За какие такие заслуги? И что она имела в виду, когда говорила: «Мне нужно тело»? Уж не думает ли она взять Ярославнино? Напрокат.

«Я должна родиться заново. Только так я смогу остановить монстра».

Девушка даже чуть не подпрыгнула — настолько явственно ей пришла в голову эта мысль. Чужая? Нет, своя. Ярославна словно вспоминала то, что сама когда-то думала. Ещё до того как…

— Так это же я! Я и есть Гваделупе!

Лежащая на подоконнике Юлька встрепенулась, разбуженная громким возгласом, и недоумённо уставилась на вскочившую с места хозяйку.

— Видишь, Юлька, — заговорила Ярославна с кошечкой. — Оказывается, я охочусь за этой ящерицей аж с семидесятого года. Прикинь!

— Мяу, — недоверчиво потянула та, словно говоря: «Да ладно! Врёшь!»

— Не вру, а вспоминаю, — горячо заспорила Ярославна. — Понимаешь, когда я видела Чили, мне всё там казалось таким знакомым, словно я жила там сто лет. А я там отродясь не была.

— Мяу.

— Говоришь: сказываются впечатления от фильма? Да его-то я вполглаза смотрела. В основном тебя гладила.

«Ну, тогда не знаю, — мяукнула Юлька и в задумчивости почесалась задней лапкой.