Ящерица

Но сегодня она ушла — назло ушла. Пусть мать побеспокоится и мысленно попросит прощения у могилы отца, которого сейчас так бесстыдно предаёт.

Девочка помнила, как плакала мать, когда папы не стало. Она словно умирала вместе с ним. Тогда-то она, единственная дочь, спасла маму от самоубийства, от безумия. Та стала жить ради Эммы, отдавая ей всю свою любовь.

И вот на горизонте появился какой-то карлик в очках, какой-то квазимодо, за которого мама собирается замуж. Как она могла!? Вот так просто променять папу на этого урода!…

Внезапный шорох над головой заставил девочку вздрогнуть… В ту же минуту по пляжу разнёсся крик, полный смертельного ужаса.

— Она здесь! — крикнул Диего Ласерда своему брату Серхио.

Мужчины тотчас же кинулись на дикий пляж. У Диего не оставалось сомнений, что кричала его будущая падчерица. Значит, с ней что-то случилось. Как хорошо, что Серхио догадался захватить топор! Только бы успеть!…

Эмма ещё издали заметила две фигуры и побежала к ним, крича:

— Сеньор Ласерда!

Ещё минута — и она, смертельно напуганная, кинулась к тому, кого ещё совсем недавно не выносила на дух. Диего обнял девочку, успокаивающе гладя по головке.

— Что с тобой случилось, Эми? — проговорил он ласково.

— Она, она… — только и могла сказать бедняжка.

— Ящерица, — закончил за неё Серхио, заметив летающую тень.

Долго не раздумывая, он бросился монстру наперерез.

— Беги, Эми, — приказал девочке сеньор Диего и кинулся вслед за братом.

Эмма, дрожа от ужаса всем телом, побежала прочь быстрее горной серны. Она не видела того, что происходило на пляже. Того, что прекрасно видела Гваделупе. Мятущаяся душа провожала взглядом храброго Серхио; ящерицу, которая, изловчившись, схватила несчастного и отбросила, раненого и исцарапанного, в сторону, в набежавшую на берег волну; Диего, который поднял выроненный братом топор и бросился на ящерицу с такой яростью, которой, наверное, сам от себя не ожидал. Затем, не желая далее смотреть, что будет, полетела за девочкой.

«Почему их так долго нет? — с беспокойством думала Эмма, поймав себя на том, что впервые в жизни волнуется за будущего отчима. — Что с ними? Живы ли они? Вдруг чудовище их убило».

Возвращаться назад было страшно. Ведь ящерица могла убить обоих и теперь ждать в засаде, когда глупая девочка вернётся на пляж. Но стоять здесь и мучиться неизвестностью было невыносимо. Позвать их? А вдруг чудовище услышит и прилетит на крик.

В конце концов, Эмма, крадучись, побрела в сторону пляжа, стараясь ступать как можно тише, оглядываясь на каждый шорох, готовая в случае чего сорваться с места и бежать. Множество шагов, долгих, как вечность — и вот она уже на пляже.

Её будущий отчим стоял на коленях подле своего брата, неподвижно лежавшего на сыром песке.

— Серхио! — горестно восклицал он. — Серхио, не умирай! Нет, пожалуйста!

Но ответом ему было молчание. Оно испугало и Эмму — не меньше, чем сеньора Диего. Страшно вот так вдруг осознать, что человека, который только что был жив, не стало. Но ещё страшнее понимать, что он умер из-за тебя, заплатив за твои детские глупости и капризы. Собственной жизнью.

Да, это был каприз. Только сейчас Эмма поняла, как права была старая соседка, говорившая: «Это тебя гложет ревность. Просто ты привыкла, что ты у мамы любимая и единственная — вот и не хочешь её ни с кем делить». Тысячу раз права! Если бы Эмма тогда прислушалась к её словам! Если бы вняла предупреждению! А ведь соседка предостерегала, говоря: «Ревность — это тёмное чувство, до добра не доведёт». Так оно и случилось.

Сеньор Диего сидел возле трупа, закрыв лицо обеими руками. Больше всего на свете Эмме сейчас хотелось подойти к нему поближе, сказать что-нибудь доброе, обнять, положить руку ему на плечо, утешить, посочувствовать. Но она не смела даже приблизиться. Наверное, после того, что случилось, он и видеть Эмму не захочет. Так же, как она всё это время не хотела видеть его. И самое грустное — она это заслужила. А он? Что он сделал ей плохого? Дон Диего ведь относился к ней очень хорошо, он искренне пытался подружиться с ребёнком. А что в ответ? «Ненавижу! Вы мне никто! Мама, ну скажи, чтобы он ушёл!»

От этих воспоминаний становилось стыдно и противно. Никогда ещё девочка так не презирала себя, как сейчас.

Превозмогая жгучий стыд, она подошла к нему и положила руку ему на плечо. Он отнял от лица влажные ладони и, не оборачиваясь, положил её руку между ними.

— Иди домой, Эми, — мягко сказал он девочке. — Мама за тебя волнуется.

А потом вдруг спохватился:

— Я пойду с тобой… Прости, Серхио, я ещё вернусь. Только отведу домой ребёнка… Пошли, Эми.

Он поднялся, вытянувшись во весь свой небольшой рост. Странно, но теперь он не казался девочке таким уж карликом.