Иней

В остроге, заключённые могли «нормально» поесть, — хотя и не досыта, — но здесь, вопреки логике, пайка была вдвое большей, чем на работах. Так же, здесь можно было выменять еду на вещи, позаимствованные у закопанных в стылую сибирскую землю, мертвецов. Здесь можно было прожечь в специальных сушках собственную одежду от вшей, постираться, помыться, поспать в человеческих, казавшихся просто царскими, условиях, — на жёстких деревянных нарах в отапливаемом чадящей «буржуйкой», перенаселённом бараке. Для заключённых, эти выходные были единственной звездой на чёрном небе лагерной жизни. На освобождение, большинство просто не рассчитывало.

В понедельник, «острожников» считали, разбивали на группы, сажали в открытые кузова грузовиков, и везли на работу. «Строиться, тля!» — орал надзиратель, молотивший прикладом винтовки каждого, кто попадался у него на пути. Заключённых называли по-разному, «тля» — было самым безобидным обращением — скорее всего, это слово использовалось конвоем, из-за привычки обезумевших от голода узников есть кору лиственниц, и других деревьев.

Всех строили, — кроме блатных, и их помощников — которые, закреплённые на хоз. должностях, оставались в сытом и теплом остроге банщиками, помощниками поваров, истопниками, заготовщиками дров и пр. Им завидовали. Остаться в остроге, мечтал каждый арестант. Казалось, что в мире нет, и не может быть ничего более привлекательного для человека, чем возможность просто остаться. Пусть нужно будет пилить и рубить, пусть нужно будет таскать; пусть даже нужно будет отбивать от досок, которыми были обшиты кузова грузовиков, превратившуюся в лёд кровь. Но здесь была еда, здесь были печи, здесь были деревянные нары и крыша над головой. Здесь, если ты упал, обессилив, то никто в тебя не стреляет — да здесь и не падает никто! Здесь ты твёрдо знал — «завтра» обязательно настанет! Здесь ты мог позволить себе надежду — мог позволить себе помечтать о том, как возвратишься в свой родной дом.

С машинной автоматичностью, этот рабочий алгоритм воспроизводился из неделю в неделю, с единственным постоянным различием — разницей между количеством убывших, и количеством вернувшихся в «острог». Эти цифры всегда различались, но заранее угадать это различие наверняка, никто бы не смог. Заключённых никто не жалел — если плохо работают, то часть обратного пути, в острог, арестанты преодолевали бегом, в строю, зажатом между двумя грузовыми машинами, в кузовах которых находился конвой. Головная машина задавала скорость, — замыкающая подгоняла отстающих — часто на капоте грузовика сидел солдат, в руке которого был кнут для скота. Бывало, пьяные солдаты, находившиеся в кабинах и кузовах, открывали огонь по заключённым — со стороны это могло бы напоминать охоту на зайца, — точнее на зайцев, бегущих строем. Тех, кто отставал и падал, не редко давили колёса замыкающего грузовика. Этот «смертельный марафон» был одним из излюбленных развлечений, которым тешили себя скучающие от однообразия службы, молодые солдаты.

Шли годы — и вот, наконец просека была закончена. Сколько жизней было загублено при её строительстве, точно никто бы не сказал — по странному стечению обстоятельств, в «остроге» сгорел штаб, в котором хранилась все бумаги. Но, некоторые конвоиры, говорили, что полегла здесь не одна тысяча людей.

Так появилось на свет, ничем не примечательное, вполне обычное шоссе. Новая, в те ещё давние времена, дорога, пользовалась большой популярностью — машины ездили по ней круглосуточно. Водители привыкли к ней настолько, что некоторые люди воспринимали её как нечто, находящееся в тайге с самого начала формирования Земли — будто, дорога эта была здесь всегда.

Шло время. И вот, некогда новое, современное шоссе, с хорошим покрытием, постепенно износилось устарев как морально, так и технически. Ставшая старой дорога, уже не соответствовала требованиям нового времени, и в связи с этим, задумывалось строительство нового шоссе — более широкого, более ровного, более короткого.

На старое шоссе, ставшее второстепенным, дублирующим, всегда можно было направить авто-поток, например, при ремонте основной трассы, или если случалась какая-нибудь крупная авария. Собственно за это, старую дорогу до сих пор и держали на балансе. Надо сказать, что трассу эту обслуживали неохотно — зимой, один-два грейдера направляли на старую дорогу, только когда техника высвобождалась после очистки нового шоссе.

Если ехать по старой дороге, то расстояние получалось в полтора раза большим, чем у новой скоростной трассы. Отсутствие кафе, заправок, автомастерских, транзитных населённых пунктов — тоже говорило не в пользу старой трассы, как и полное отсутствие вышек связи.

Кроме того, о старой трассе было сложено множество страшных легенд, путешествующих по волнам радиосвязи, из кабины в кабину.