Мания убийства

«Ну вот мы и встретились!» — Эту фразу или мысль он, словно услышал, и не понял, кто (что) так подумал. Он сам, или так подумало это Незабываемое, перед которым он стоял (как перед собственной будущей могилой)? А может, это один из тех внутренних голосов, что беседует, либо сам с собой, либо с какими-то другими голосами, в моменты полусна (иногда этот внутренний голос проявляется в виде призраков некогда услышанных, или воображаемых голосов). Или это просто чей-то внутренний голос?

А может, этой тупорылой башки?! — чуть не произнёс он вслух, глядя на вырванную с корнем голову той НЕЗАБЫВАЕМОЙ злосчастной дамочки; голову, скромнорасполагающуюся среди всех остальных, направленную на него лицом, и глядящую куда-то в сторону своими пустыми, безразличными, как ему казалось, и какими-то до ужаса бессмысленными зрачками. Но когда он ещё внимательнее всмотрелся в её глаза, словно выжидая ответа, ему вдруг привиделось (если это было не на самом деле), что зрачки её, направленные не куда-то в воображаемый потолок, а именно на него, и что они вовсе не безучастны… В них (как какое-то гигантское существо (в виде мутанта лягушки-тигра) перед прыжком на своего противника) притаились, то ли ненависть, то ли ужас, он не разобрал, быстро отойдя в сторону — так напугал его этот неопределённый взгляд.

«Это ведь она же мне хотела — сначала ногу отрезать, а потом «снести голову»? — начал припоминать он. — И как это я сразу не прикинул, что меня может ожидать в следующем залу, если учитывать, что в первом — отрезанные ступни ног?? Но теперь я точно уверен, что в третьем зале (учитывая, если таковой будет), нечего больше складировать. Ведь этот псих — он людоед! Тела сожрал, но ножки и головки, странным образом, оставил. … А вообще, лично мне всё это «чудовищное» путешествие напоминает сказку о Синей Бороде! Конечно, если все до единого черепа принадлежат несомненно дамам. Поэтому третий зал… он будет просто-таки гигантским! Почему — потому что внутри сидит разросшийся, разжиревший от своего грёбанного чревоугоднически-женоненавистнического переедания и внешне напоминающий целую планету — такой огромный. Но только вот вопрос — а будет ли третий зал? — Неспроста он недоумевал. Зачем было загораться желанием считать количество факелов? Ведь всё совпало — факелов точно тринадцать. Значит, и зала будет тоже — три.

Но больше всего его поражал взгляд… Не сам факт оторванной головы, в которой он не задумываясь узнал ту несчастную калеку, а именно ВЗГЛЯД.

Он был спиной к этому взгляду, и потому не мог точно знать, наблюдают ли за ним эти «ожившие» зрачки, или мысленно послали его на… Но, когда он уже подходил к тёмному проёму в стене, ему вдруг начало казаться, что взгляд этот не оставит его в покое, даже если Питер навсегда исчезнет в этом тёмном проёме противоположной дальней стены самого большого зала, среди всех, с которыми ему когда-либо приходилось сталкиваться.

А по-моему, зрачки эти ожили уже настолько, что уже наверняка вырвались из глазниц и преследуют меня, — пронеслось у него в мозгу, — если у них ещё хватило ума так подрасти в силах, чтоб просто поднять саму голову, и…

И он побежал.

На всякий случай, вытянув руки вперёд, он приготовился к очередной встрече с дверью… или со стеной, что ему, откровенно говоря, не очень хотелось, ведь он всем сердцем чувствовал, как следом за ним что-то двигается. Вокруг было темно и никаких особенных признаков, но ему почему-то всё сильнее и сильнее казалось, что, если он, не дай бог, остановится и обернётся… этак он потеряет сознание от двух светящихся зловещим светом зрачков, и сверкающих в темноте челюстей, которые распахиваются совершенно без скрипа…

Но он споткнулся и упал…

Тишина.

Никакого рассекающегося воздуха. Никаких клацающих челюстей у плоти Питера Хьюрона. Только сплошная тишина.

Вот чёрт, — подумал он, опомнившись от полушока, — где же моё настроение, а? — Он был обижен, словно ему здорово удалось почувствовать себя сверхъестественным мультимиллиардером, который в результате какой-то мелкой, неудачной и до ужаса глупой афёры, вдруг превратился в сказочно-фантастического банкрота.

Он поднялся, даже и не обращая внимание на то, что у него после падения не чувствовалось совершенно никакой боли. Он был озадачен и ему некогда было слегка пораскинуть мозгами над этим загадочным явлением (словно какие-то невидимые шприцы впустили в его тело приличную дозу морфия). А ведь как раз такое явление и способно родить в нём то самое настроение, что на самом деле просто притаилось в нём и ждёт «позывных», к которым такой глуповатый вопросик, как «где ты, настроение?», ни в коем случае не относится.

Где моё настроение?! — изумился он, как бы переспрашивая самого себя, и отвечая на собственный вопрос. — Где моё настроение! Да чёрт возьми! — заорал он себе в душе, — кто бы спрашивал! «Где моё настроение?»! — передразнивал он этого тупицу, что посиживал в нём.