Ученик слесаря

Уничтожить меня, Ваня, можно только в первые три дня, когда зуба во мне нет. А ты на самом пике решил. Когда я и силу, и восторг в себе чувствую.

— Может, ты вообще бессмертный теперь?

— Я думаю, что ты близок к истине. Думаю, что однажды я был убит уже, но воскрес. И сейчас я тебя умертвлять буду. Вот только пассия твоя заявится.

— Зачем тебе пассия? Меня тебе мало?

— Это чтоб ярости тебе придать.

— Постой, — сказал Иван. — У меня еще вопросы к тебе не кончились. Как же ты Слесаря смог? Ну, положим, как — не вопрос. Но как выбрался из закрытой комнаты?

— Как? Да за угол ее приподнял и вышел.

— Как же… Но ведь стены, бетон. Ну да, сила, но ведь в стенах — ни трещинки.

— Ежели аккуратно за угол приподнять, то оно ничего. Это ж типовой модуль, коробка. Их с завода готовыми привозят. Краном ставят на бетонное основание — заходи, отопление заводи, живи. Завози материальные ценности.

— Так… А вошел как? Тоже за угол приподнял?

— Вошел? Так ведь было не заперто. Я и вошел.

— Сам-то что по поводу своего зуба думаешь? Естественнонаучное объяснение есть ему?

— Природа перемудрила со мной. Достоверное естествознание бессильно что-либо объяснить. Может, менты, меня избивая, инфекцию занесли. Какой-нибудь блуждающий ген, ген-мигрант от гремучей змеи. Однако так или сяк или эдак, но тот мент, что мне зуб выхлестнул, повлиял на мое отношенье к миру. Вооружил против него злом. Я вот с тобой покончу и опять куда-нибудь махну. Сегодня девятое? — Он глянул на настенный календарь, висевший на противоположной стене, в котором сегодняшняя девятка была еще не зачеркнута. Долго щурился на нее, словно девятость этой даты вызывала сомнения. — Отлежусь после тебя дня два-три, и опять махну. Может обратно в Саратов, или в Сибирь. А может, в саму Москву. Я в последнее время всё что-то зуд на месте лопаток чувствую. Я так думаю, что это растут крыла. А как отрастут, так мне станут подвластны не только пространства страны, но и всего мира. И зуб стал быстрей расти. То вырастал за тридцать два дня, а теперь — за двадцать девять. Этот зуб, что во мне — паразит. Но такой паразит, что обеспечивает сохранность объекта, на котором паразитирует. То есть так реорганизовал мой организм, что покуда будет во мне он вырастать, я, Вань, не помру. Буду существовать, доколе люди не кончатся. Одновременно осуществляя зло везде, где есть я.

— А зачем вешаешься на ночь? Петля-то зачем?

— Петля… Спать как-то ведь надо. Не на полу ж.

— Купил бы себе диван.

— Да ну его на хер, диван. Привыкай к нему. Ворочайся с боку на бок. Мысли всякие лезут, спать не дают. Бессонница. А так шею в петлю сунул — и все. Сонную артерию перехватывает, и отключаешься без проблем.

— Совесть спать не дает?

— Ты, Ваня, не зарекайся. И с тобой всякое может быть. Начнешь жизнь человеком, а кончишь ежом. Или такой сволочью, что сам себе не рад будешь. Психолог, какой-нибудь Фрейд, иначе объяснил бы эту петлю. Мол, аутоагрессия. Чтоб компенсировать ту агрессию, что направлена из меня во внешний мир. Чтоб обуздать ее. Но я об этом как-то не задумывался. Разве что для того, чтоб доказать себе — а теперь и тебе — что умертвить меня невозможно.

— А тогда, на крыше, кому продемонстрировать хотел?

— На крыше вышла случайность. Правильно этот случай ребята квалифицировали.

— А Етишкина ты за что?

— Да ни за что. Думаешь, тут причина есть? Кто попадется, кто удачно боком ко мне повернулся, тот и на зуб попал. Желательно, чтоб свидетелей не было. Вот как у нас с тобой.

— А рабочие?

— А им не до наших разборок. У них трудовой процесс.

— Постой. А насос-то будем чинить?

— А я уже починил. Дело демона боится. — Он хохотнул.

— А кладовщица, болты?

— А я сначала вызвал, а потом починил. Так что насос работает, а кладовщица едет. Вот уже и стемнело, — выглянул он в окно. — Прибудет вот-вот. Еще вопросы остались ко мне?

— И почему именно этот завод ты облюбовал? Четвертый цех, если конкретнее?

— Потому что это предприятие напоминает ад. Я в нем чувствую себя безнаказанным и неуязвимым. Разве не я хозяин в аду? — Он встал. Сделал шаг по направленью к Ивану. — Ну что? Приступим к разминке? Давай, язви меня. Хочешь, трубу возьми. Хочешь, разводной ключ. Или газовый.

Про ключ… Что-то существенное, про ключ. Что именно, вспомнить Иван не мог.

— Ну, давай… — подбадривал Ивана наставник. — Пока я не в ярости. Может, и зуб получится выхлестнуть. Да только не промахнись. Вот он где.

Он сунул в рот палец и оттянул губу. Зуб пульсировал. Зуб налился яростью. Петруха прищурился и замер, как перед выстрелом, оценивая расстояние для броска.

Иван редко в драке бил первым. Только если очень уж разозлят. А без злости первый удар приходился обычно не в полную силу и как-то вскользь.