Добавить в моё избранное
98 мин, 25 сек 12975
На мгновение отступила серость бетонного колодца, словно стоящий одной ногой в гробу древний старик, вспомнив бурную молодость, вздохнул полной грудью, расправил плечи… Лишь мёртвая птица, словно назло мимолётному празднику жизни, утвердилась в тленном безобразии…
— Игорь? — айтишник оторвался от созерцания Смоленки, обернулся на голос. Глаза наткнулись на знакомую жёлтую куртку.
— Сань, ты?
— Здорово, Игорь! — они обменялись рукопожатием. — Какими судьбами здесь?
— Так, гуляю… А ты?
— С работы иду. Как у тебя самого с этим? Нашёл чё?
— А то! — довольно улыбнулся Игорёк и поведал о своей нечаянной радости.
— Прикольно! — оценил Саня. — Только на ночь зря подписался.
— Да ну, тема! — не согласился программист. — За ночь хоть платят нормально.
— Так-то так, — возразил Санёк. — Только на лекарства потом больше потратишь. Дружил я с одним парнем. Работал он в охране тоже в ночь. Здоровый был как бык, бодибилдингом занимался, ещё там каким-то спортом, не помню… Потом один больничный, другой… Иммунитет стал ни к чёрту, злой стал, орать начал по любому поводу… разошёлся с женой, с горя начал пить. Закончилось всё долгами за квартиру с её последующей потерей и бомжеванием…
— Ну, ну! Чё-то ты тут краски сгущаешь! — недоверчиво воскликнул Игорь. — Любишь же ты нагнать темноты, бывший эмо!
— Ни фига не сгущаю, — совершенно спокойно ответил Саня. — Веришь-нет, мир подчиняется определённым законам, которые каждому определяют его долю. Во всём — в деньгах, в счастье, в испытаниях… Определяют, когда работать, когда отдыхать, когда есть, когда спать… Ночь — время сна. Для человека, во всяком случае…
— Хочешь сказать, мы тут все запрограммированы? — в голосе айтишника угадывалось возмущение. — По-твоему человек не сам решает, когда есть, а когда спать?!
— Конечно сам, — поспешил успокоить Саня. — Свободу выбора никто не отменял. Речь о запрограммированности не идёт. Просто если нет рамок, будет беспредел. Можно делать всё, что хочешь, но за последствия будешь отвечать. Хочешь воровать — пожалуйста, но будь готов, что тебя посадят.
— Это понятно… Но насчёт доли — сомнительно. Получается, тебе постановили зарабатывать пятнарик, и ты двадцатку уже не заработаешь? Условно говоря.
— Условно говоря, заработаешь, — пояснил Саня. — Если поднапрячься, то заработаешь. Но доля одна на всё. Значит, что-то пострадает. Личная жизнь, или здоровье к примеру…
— Как-то грустно всё… — вздохнул Игорёк.
— Если Вы грустите, не грустите, — напевно произнёс его собеседник. — Радуйся тому, что есть.
— Хорошо бы, — буркнул Игорь. — Так на копейки совсем жить не гламурно.
— Так за копейки никто не заставляет… Вариант ты хороший нашёл. И платят неплохо. И всё-таки, чисто по дружески — не стоит тебе в ночь ходить. Чисто моё мнение. Решать тебе.
Сисадмин промолчал. Всё было уже решено.
Сер, холоден и нелюдим камень старинного города. Старые нахохлившиеся дома, словно запахнувшие от пронизывающего холода тулупы бояре, смотрят еще угрюмее в укутавшей всё ночной мгле. Да, питерская ночь, как и в любой европейской столице, сверкает, слепит разноцветными манящими огнями, но, видимо, не в этом районе. Древние закопчённые, круглые фонари у моста со скрипом проливают на дорогу и резные перила хилый моргающий свет, выхватывая из темени обречённо падающих с заиндевевшего неба снежных мошек. И странная тишина разлита повсюду, нет даже вездесущих машин, снующих по улицам как муравьи по лесным тропам, словно Северная Пальмира с её дремлющими дворцами и провалившимися в сон сталинками и хрущёвками — лишь окаменевший след на поверхности планеты, памятник былой кипучей жизни. И всё вокруг монументально-недвижно — дома, улица, мост, даже река — будто промёрзла до основания.
Осатаневший от уныния и одиночества ветер носит по тротуарам змеистую позёмку. А может и пыль. Пыль времён. Древняя подворотня черна как жерло спящего вулкана, лишь мёрзлый асфальт сверкает тысячью миниатюрных злобных глазок в ярком мертвенном свете единственного фонаря над парадной бизнес-центра. Громкое карканье, словно выстрел в гнетущей тиши, доносится сверху, отскакивая зловещим эхом от тронутых упадком стен. В зеленоватом от заводских выхлопов квадрате неба, виднеющемся со дна двора-колодца, кружит чёрным бомбардировщиком мёртвая птица, гипнотизирующая кибернетичностью виражей…
Оглушительный дребезжащий рык слева взрывает надтреснутый кличем пернатого вестника печали купол безмолвия. Что-то скрывается там, за ржавой решёткой выбитого окна, чёрное, как затопившая его тьма. Снова рык — темнота выплёскивается наружу, пожирая двор, захлёстывает морской волной, обволакивает, повергая в бездонный омут под всё нарастающую жизнерадостную музыку…
Игорёк нашарил рукой дребезжащий по дереву тумбочки слева, у изголовья дивана телефон, пальцы вслепую затыкали в дисплей, стремясь заткнуть тупую весёленькую мелодию поставленного на 20:30 будильника.
— Игорь? — айтишник оторвался от созерцания Смоленки, обернулся на голос. Глаза наткнулись на знакомую жёлтую куртку.
— Сань, ты?
— Здорово, Игорь! — они обменялись рукопожатием. — Какими судьбами здесь?
— Так, гуляю… А ты?
— С работы иду. Как у тебя самого с этим? Нашёл чё?
— А то! — довольно улыбнулся Игорёк и поведал о своей нечаянной радости.
— Прикольно! — оценил Саня. — Только на ночь зря подписался.
— Да ну, тема! — не согласился программист. — За ночь хоть платят нормально.
— Так-то так, — возразил Санёк. — Только на лекарства потом больше потратишь. Дружил я с одним парнем. Работал он в охране тоже в ночь. Здоровый был как бык, бодибилдингом занимался, ещё там каким-то спортом, не помню… Потом один больничный, другой… Иммунитет стал ни к чёрту, злой стал, орать начал по любому поводу… разошёлся с женой, с горя начал пить. Закончилось всё долгами за квартиру с её последующей потерей и бомжеванием…
— Ну, ну! Чё-то ты тут краски сгущаешь! — недоверчиво воскликнул Игорь. — Любишь же ты нагнать темноты, бывший эмо!
— Ни фига не сгущаю, — совершенно спокойно ответил Саня. — Веришь-нет, мир подчиняется определённым законам, которые каждому определяют его долю. Во всём — в деньгах, в счастье, в испытаниях… Определяют, когда работать, когда отдыхать, когда есть, когда спать… Ночь — время сна. Для человека, во всяком случае…
— Хочешь сказать, мы тут все запрограммированы? — в голосе айтишника угадывалось возмущение. — По-твоему человек не сам решает, когда есть, а когда спать?!
— Конечно сам, — поспешил успокоить Саня. — Свободу выбора никто не отменял. Речь о запрограммированности не идёт. Просто если нет рамок, будет беспредел. Можно делать всё, что хочешь, но за последствия будешь отвечать. Хочешь воровать — пожалуйста, но будь готов, что тебя посадят.
— Это понятно… Но насчёт доли — сомнительно. Получается, тебе постановили зарабатывать пятнарик, и ты двадцатку уже не заработаешь? Условно говоря.
— Условно говоря, заработаешь, — пояснил Саня. — Если поднапрячься, то заработаешь. Но доля одна на всё. Значит, что-то пострадает. Личная жизнь, или здоровье к примеру…
— Как-то грустно всё… — вздохнул Игорёк.
— Если Вы грустите, не грустите, — напевно произнёс его собеседник. — Радуйся тому, что есть.
— Хорошо бы, — буркнул Игорь. — Так на копейки совсем жить не гламурно.
— Так за копейки никто не заставляет… Вариант ты хороший нашёл. И платят неплохо. И всё-таки, чисто по дружески — не стоит тебе в ночь ходить. Чисто моё мнение. Решать тебе.
Сисадмин промолчал. Всё было уже решено.
Сер, холоден и нелюдим камень старинного города. Старые нахохлившиеся дома, словно запахнувшие от пронизывающего холода тулупы бояре, смотрят еще угрюмее в укутавшей всё ночной мгле. Да, питерская ночь, как и в любой европейской столице, сверкает, слепит разноцветными манящими огнями, но, видимо, не в этом районе. Древние закопчённые, круглые фонари у моста со скрипом проливают на дорогу и резные перила хилый моргающий свет, выхватывая из темени обречённо падающих с заиндевевшего неба снежных мошек. И странная тишина разлита повсюду, нет даже вездесущих машин, снующих по улицам как муравьи по лесным тропам, словно Северная Пальмира с её дремлющими дворцами и провалившимися в сон сталинками и хрущёвками — лишь окаменевший след на поверхности планеты, памятник былой кипучей жизни. И всё вокруг монументально-недвижно — дома, улица, мост, даже река — будто промёрзла до основания.
Осатаневший от уныния и одиночества ветер носит по тротуарам змеистую позёмку. А может и пыль. Пыль времён. Древняя подворотня черна как жерло спящего вулкана, лишь мёрзлый асфальт сверкает тысячью миниатюрных злобных глазок в ярком мертвенном свете единственного фонаря над парадной бизнес-центра. Громкое карканье, словно выстрел в гнетущей тиши, доносится сверху, отскакивая зловещим эхом от тронутых упадком стен. В зеленоватом от заводских выхлопов квадрате неба, виднеющемся со дна двора-колодца, кружит чёрным бомбардировщиком мёртвая птица, гипнотизирующая кибернетичностью виражей…
Оглушительный дребезжащий рык слева взрывает надтреснутый кличем пернатого вестника печали купол безмолвия. Что-то скрывается там, за ржавой решёткой выбитого окна, чёрное, как затопившая его тьма. Снова рык — темнота выплёскивается наружу, пожирая двор, захлёстывает морской волной, обволакивает, повергая в бездонный омут под всё нарастающую жизнерадостную музыку…
Игорёк нашарил рукой дребезжащий по дереву тумбочки слева, у изголовья дивана телефон, пальцы вслепую затыкали в дисплей, стремясь заткнуть тупую весёленькую мелодию поставленного на 20:30 будильника.
Страница
7 из 31
7 из 31
