Наверное, так заведено, что любая история начинается с дороги — как видно, и моя не станет исключением. Если уж быть до конца честным, я не очень-то любил покидать родной дом и лишь пару раз пересекал границы нашего небольшого королевства. Да и стоило ли оставлять за плечами знакомые места, если за пределами, одинокого путника не ждало ничего хорошего.
Добавить в моё избранное
99 мин, 24 сек 13001
ЧАСТЬ 1: Кошмар, подстерегающий за поворотом
Это только в глупых и никому ненужных сказках, храбрый дуралей способен противостоять толпе здоровенных воинов и ненасытных зубастых тварей. В жизни такого не бывает. И думаю не надо никому рассказывать, как бесславно заканчивают свой путь тщеславные смельчаки желающие покорить необъятные просторы одиноких земель, и сохранить свои имена в великих книгах королевских хроник. Увы, таких счастливцев немного. Остальным же было уготовано лишь покрытые забвением надгробные плиты, — и это в лучшем случае. Гораздо чаще их кости гнили среди тенистых лощин и заброшенных деревень.
Нет уж, лучше я буду писать о подобных глупцах, чем окажусь на их месте.
… на листок пергамента упала огромная капля и размазала ровные чернильные строки. Выругавшись, я на время отложил перо и посмотрел через зияющую в повозке дыру на затянутое иссиня-черными тучами небо. Впору послать все в преисподнюю! Только чтобы это изменит?!
Мне необходимо было добраться до Россвела, где располагался крупнейший университет нашего королевства, и ради этого, я готов был терпеть любые превратности судьбы, смело перенося свалившиеся на меня неприятности.
Правда, вскоре, с первыми каплями промозглого осеннего дождя, моя решимость быстро улетучилась.
Шмыгнув носом, я недовольно выглянул из повозки. Ледяные капли колотили без устали, словно пытаясь порвать и без того хлипкий
навес. Ветер, завывая и клоня к земле тонкие осины, заставил меня еще раз поежиться и сильнее закутаться в плед.
— А ну, треклятые! Пошевеливайтесь! — услышал я натужный голос возницы.
Лошади не отреагировали на удар звонкой плети, и нервно заржав, попятились назад. И вновь раздались крики рассерженного донельзя извозчика. Подхватив витающее вокруг напряжение, ветер угрюмо завыл и что есть мочи ударил повозку.
— А, треклятая погода! — снова прорычал снаружи возница. — Похоже не видать нам Россвела как своих ушей, господин штудент… И чего я только связался с вашим братом.
— Набавлю еще пару золотых за ненастье, уважаемый Филджи, — понимая, что попал довольно в скверную ситуацию, я все же попытался расположить к себе ворчуна.
— Деньги, деньги! Что такое деньги, когда тут такое…
Я молча согласился.
Холщовая крыша повозки запела от сильного порыва ветра, и я почувствовал, как от холода застучали зубы.
— Да давайте же! А ну, пошли! — возница со всего маха ударил лошадей и те, дернувшись и протащив повозку еще несколько метров, встали как вкопанные.
Стальное небо, нависнув над нами, казалось еще чуть-чуть и упадет прямо на мою больную голову. Дождь хлестал по лицу, смеясь над нашими бесполезными попытками вырваться из плена ненастной стихии. Не видя не зги, я впился взглядом в призрачную пелену леса.
В какой-то миг мне почудилось, будто что-то промелькнуло среди деревьев.
Я быстро запахнул занавес повозки. Порой, не доверяя своим глазам, я представлял себе такие страхи, по сравнению с которыми показавшаяся у дороги тень, была полной ерундой. Поэтому я легко отогнал от себя ненавистные мысли и вновь склонился над бумагой.
С волос упало несколько капель, вновь окропив белый лист.
Скомкав его, я будто исполняя чей-то приговор и желая отомстить мокрой бумаге и плохим чернилам, с ненавистью швырнул его наружу.
Наверное, я так никогда и не допишу свою дорожную историю об умирающем старике, который безуспешно пытается добраться до своей семьи.
Перо, небрежно царапнув бумагу, изобразило несколько неровных росчерков. Прищурившись, я сделал свет лампы сильнее. На чистом листе красовался профиль старого, измученного жизнью старика: густые брови, скрывающие сузившиеся глаза, широкие скулы, несколько глубоких шрамов на щеках.
Я удовлетворено зевнул, слегка улыбнувшись самому себе. Мне показалось, что нарисованное лицо было похоже на испещренную горами и реками карту, словно любое место, где побывал этот горе-путешественник, отбирало часть его облика, оставляя на том месте свой неповторимый след.
Сердце заколотилось в тревожном предвкушении, будто рисунок вот-вот заговорит со мной, рассказав не одну удивительную историю своих бесконечных скитаний.
Я продолжил рисовать. Чернильная нить, будто не касаясь бумаги, приоткрыла образ старого путника, показав моему взору худое одетое в лохмотья тело и длинные костлявые кисти. Затаив дыхание, я следил за пером, желая поскорее увидеть образ своего главного персонажа. Рука будто ведомая невидимым художником, с невероятной легкостью отражала на бумаге старца в самых мельчайших подробностях.
Дождь продолжал хлестать по навесу, когда перо, последний раз побывав в чернильнице, поставило на лице путника «жирную точку». Портрет был закончен, а на меня накатила неимоверная усталость. Я зевнул и почувствовал, как сон сковал меня, и тело обессилено повалилось на мягкий настил.
Это только в глупых и никому ненужных сказках, храбрый дуралей способен противостоять толпе здоровенных воинов и ненасытных зубастых тварей. В жизни такого не бывает. И думаю не надо никому рассказывать, как бесславно заканчивают свой путь тщеславные смельчаки желающие покорить необъятные просторы одиноких земель, и сохранить свои имена в великих книгах королевских хроник. Увы, таких счастливцев немного. Остальным же было уготовано лишь покрытые забвением надгробные плиты, — и это в лучшем случае. Гораздо чаще их кости гнили среди тенистых лощин и заброшенных деревень.
Нет уж, лучше я буду писать о подобных глупцах, чем окажусь на их месте.
… на листок пергамента упала огромная капля и размазала ровные чернильные строки. Выругавшись, я на время отложил перо и посмотрел через зияющую в повозке дыру на затянутое иссиня-черными тучами небо. Впору послать все в преисподнюю! Только чтобы это изменит?!
Мне необходимо было добраться до Россвела, где располагался крупнейший университет нашего королевства, и ради этого, я готов был терпеть любые превратности судьбы, смело перенося свалившиеся на меня неприятности.
Правда, вскоре, с первыми каплями промозглого осеннего дождя, моя решимость быстро улетучилась.
Шмыгнув носом, я недовольно выглянул из повозки. Ледяные капли колотили без устали, словно пытаясь порвать и без того хлипкий
навес. Ветер, завывая и клоня к земле тонкие осины, заставил меня еще раз поежиться и сильнее закутаться в плед.
— А ну, треклятые! Пошевеливайтесь! — услышал я натужный голос возницы.
Лошади не отреагировали на удар звонкой плети, и нервно заржав, попятились назад. И вновь раздались крики рассерженного донельзя извозчика. Подхватив витающее вокруг напряжение, ветер угрюмо завыл и что есть мочи ударил повозку.
— А, треклятая погода! — снова прорычал снаружи возница. — Похоже не видать нам Россвела как своих ушей, господин штудент… И чего я только связался с вашим братом.
— Набавлю еще пару золотых за ненастье, уважаемый Филджи, — понимая, что попал довольно в скверную ситуацию, я все же попытался расположить к себе ворчуна.
— Деньги, деньги! Что такое деньги, когда тут такое…
Я молча согласился.
Холщовая крыша повозки запела от сильного порыва ветра, и я почувствовал, как от холода застучали зубы.
— Да давайте же! А ну, пошли! — возница со всего маха ударил лошадей и те, дернувшись и протащив повозку еще несколько метров, встали как вкопанные.
Стальное небо, нависнув над нами, казалось еще чуть-чуть и упадет прямо на мою больную голову. Дождь хлестал по лицу, смеясь над нашими бесполезными попытками вырваться из плена ненастной стихии. Не видя не зги, я впился взглядом в призрачную пелену леса.
В какой-то миг мне почудилось, будто что-то промелькнуло среди деревьев.
Я быстро запахнул занавес повозки. Порой, не доверяя своим глазам, я представлял себе такие страхи, по сравнению с которыми показавшаяся у дороги тень, была полной ерундой. Поэтому я легко отогнал от себя ненавистные мысли и вновь склонился над бумагой.
С волос упало несколько капель, вновь окропив белый лист.
Скомкав его, я будто исполняя чей-то приговор и желая отомстить мокрой бумаге и плохим чернилам, с ненавистью швырнул его наружу.
Наверное, я так никогда и не допишу свою дорожную историю об умирающем старике, который безуспешно пытается добраться до своей семьи.
Перо, небрежно царапнув бумагу, изобразило несколько неровных росчерков. Прищурившись, я сделал свет лампы сильнее. На чистом листе красовался профиль старого, измученного жизнью старика: густые брови, скрывающие сузившиеся глаза, широкие скулы, несколько глубоких шрамов на щеках.
Я удовлетворено зевнул, слегка улыбнувшись самому себе. Мне показалось, что нарисованное лицо было похоже на испещренную горами и реками карту, словно любое место, где побывал этот горе-путешественник, отбирало часть его облика, оставляя на том месте свой неповторимый след.
Сердце заколотилось в тревожном предвкушении, будто рисунок вот-вот заговорит со мной, рассказав не одну удивительную историю своих бесконечных скитаний.
Я продолжил рисовать. Чернильная нить, будто не касаясь бумаги, приоткрыла образ старого путника, показав моему взору худое одетое в лохмотья тело и длинные костлявые кисти. Затаив дыхание, я следил за пером, желая поскорее увидеть образ своего главного персонажа. Рука будто ведомая невидимым художником, с невероятной легкостью отражала на бумаге старца в самых мельчайших подробностях.
Дождь продолжал хлестать по навесу, когда перо, последний раз побывав в чернильнице, поставило на лице путника «жирную точку». Портрет был закончен, а на меня накатила неимоверная усталость. Я зевнул и почувствовал, как сон сковал меня, и тело обессилено повалилось на мягкий настил.
Страница
1 из 29
1 из 29
