This is my world

Fuck Religion, и пусть я смерти попаду в Ад (хотя в него я тоже не верю).

Господин Сатана, если ты есть, вот мы встретимся с тобой, и я надеру тебе задницу! Рогатый ублюдок!

Она дописала и довольная собой заулыбалась. Выходит, все можно послать — и Бога и Дьявола. И если все нормально, если она не провалилась под землю, выводя эти адские слова, если ее не убило молнией, значит, высшим силам все равно, что она о них думает. А возможно, из вообще нет. Энни предпочитала второе.

Джулия Керлвуд:

— Когда мне вдруг представилась возможность почитать, что она писала в дневнике (вернее часть этого), я ужаснулась. Как мне не было жутко об этом думать, но это слова невменяемого человека. В моей дочери все это время сидела чудовищная жестокость, а как появился Сид, она, моя Энни, перестала держать это в себе.

Как же тяжело думать, что твой ребенок — садист! Она писала, что отрезала кошкам головы… Я и сама видела кошачий череп у нее в комнате уже после всего этого. Это ужасно! В кого она превратилась!

Энни постоянно ходила со шрамами на руках. На запястьях, на ладонях — с внешней и внутренней стороны. Она резала свои руки в самых опасных местах, даже вырезала какие-то знаки, надписи. Потом Энни и этого показалось мало. Однажды я увидела длинный глубокий порез у нее на шее, начинающийся за левым ухом и сантиметра на два не доходящих до ключицы. Я сильно ее наказала, только вот Анастасия не собиралась вникать в мои слова. За нее принялся отец, и неделю новых порезов не появлялось. Но потом все началось по старому.

У Сида, кстати, тоже были шрамы. Им что — нравилось ходить изувеченными?

Энни перестала ходить на занятия. Сидеть на уроках скучно до смерти. Вникать в то, что говорят учителя, ей было не интересно — зачем забивать голову ерундой, которая никогда в жизни ей не пригодиться. Раньше она предпочитала рисовать или писать в дневнике; хотя Энни писала везде, на любом клочке бумаги. Ее гротескным мыслям ничего не было чуждо.

В последнее время, до того как она решила забросить учебу, Энни Керлвуд стала воображать, что живет в совершенно другом, так не похожем на этот, мире. Что кроме нее и Сида, там людей нет; а зачем они нужны, ведь им вдвоем неплохо живется. Девочка решила, что живет в старом замке, на краю леса, и солнце никогда не поднимается над ним. Там всегда пасмурно и туманно, а под вечер можно услышать волчий вой. Но их с Сидом ничего их всего этого не пугает — он хозяева этого места.

«Если Ада нет, то можно его создать самой», — вдохновенно думает Энни. Где еще, в самом деле, можно так развернуться, как не в своем собственном мире?

Это Мой Мир, — вырезала она перочинным ножиком на своей парте, а на следующий день не пришла в школу.

Все потому что Энни на неделю ушла жить к Сиду. Его родители и старшая сестра уехали в соседний город проведать и позаботиться о больной тете Хлое. Женщина типа там одна и ее угораздило заболеть гриппом.

Сид подумал, что кому-то одному нужно остаться следить за домом.

— Вообще-то да, — сказала мать. — Ты уже взрослый.

На том и порешили. Они уехали, оставив ему денег на проживание и снабдив всеми необходимыми советами.

Глава 4.

Кто-то снова здесь…

Лили Паркер:

— Я и тогда за ним наблюдала, не могла себе отказать. Как я поняла, эта девочка жила у него все то время, пока родителей не было. Не понимаю, как ее мать это ей позволила. Хотя она вообще странная. Глядя на Энни, не скажешь, что она так просто будет ночевать неделю у друга. Это было слишком приземлено. Я не ожидала от нее что-то в этом духе.

О того, что Сид с ней ходит, мне было плохо. Он же мне нравился! А тут откуда-то взялась она! Наверное, меня любая девушка поймет. Дрожа от страсти, я представляла, как приду к нему и скажу, что обожаю его. Я воображала, как он лишит меня девственности… Видите, какие закидоны бывают у девчонки, когда она влюблена. Да чего в этом такого? Все проходят черед что-то подобное. И не говорите мне, что это не так.

Я не могла смотреть, как Энни сидит у него на коленях — они все время смотрели так телик. Теперь мое окно было чуть ли не целые сутки зашторено.

Я все же набралась смелости сходить к Сиду. Знает ли он меня? — заботило меня больше всего (у нее опять к глазам подступают слезы). А что я ему скажу? И так далее.

Я по настоящему дрожала, звоня в звонок. У меня даже зубы стучали, это в такую погоду! Я помню был теплый день, солнечный.

Как могла я напрягала слух, вслушиваясь, что там происходит внутри дома. Опять они гоняли свой тяжеляк. Я сама уважаю рок-музыку, но от такого у меня голова болит. Потом послышалось: «Блин, неужели предки?». Я этот голос не с чем спутать не могла.

Услышав за дверью шаги, я внутренне сажалась. Я жалела, что пришла сюда. «Почему я не умею исчезать?» — думала я.

Вот он, Сид, был в пол-метре от меня, когда открыл.