Южное крыло

Величавый особняк раскинулся передо мной во всём своём великолепии — солнечные блики играли в безмятежно поплёскивающей воде небольшого пруда, огромный сад утопал в настоящей живой изгороди декоративных цветов всех возможных оттенков — красного, синего, жёлтого, зелёного — каких только здесь не было. Мощённая камнем дорога, как и прежде, вела к парадному входу, около которого стояла небольшая, готовая к отъезду карета — лошади были запряжены, на одном из сидений посапывал, дожидаясь хозяев, молодой кучер. Чем-то он был даже похож на нашего Джо…

Неожиданно всё погрузилось во мрак, а когда через несколько секунд темнота отступила, моему взору открылась уже совсем другая картина — это была столовая, та самая в которой мы ужинали накануне. Однако сейчас я не узнавал эту комнату — настолько всё в ней успело измениться, что даже и тени не осталось от той, что довелось увидеть нам.

Мистер Хэмфилд восседал во главе стола. Это был статный почтенный джентльмен, уже давно находившийся в годах, с тяжёлым грузным лицом, испещрённым редкими морщинами, густыми усами, но с пронзительным, на редкость молодым взглядом. Одной рукой он размешивал небольшой ложечкой сахар в чае, а другой придерживал газету. Сидящий напротив него с правой стороны, несомненно, приходился хозяину дома сыном. Действительно, чем-то этот сухопарый, короткостриженный юноша с невероятно кроткими и привлекательными чертами лица и непозволительно яркими голубыми глазами походил на своего серьёзного родителя, но именно чем-то отдалённым.

Даже в одежде их предпочтения радикально расходились — в то время как хозяин дома был облачён в роскошный строгий фрак и рубашку с наглухо застёгнутыми пуговицами и поднятым острым воротником, обтянутым солидным, завязанным стильным ганноверским узлом галстуком, Хэмфилд — младший отдал предпочтение броскому выходному костюму, какие обычно надевают, желая выехать на прогулку или поиграть с друзьями в крокет.

Оба сидящих за столом молчали, но где-то внутри моего сознания промелькнула мысль, что продлиться это недолго. Так оно и произошло.

Мистер Хэмфилд осторожно приблизил чашку к губам, отхлебнул горячего чаю, затем медленно сложил газету, взглянул на сына своим пронзительным взглядом.

— Я полагаю, мисс Эвелин не выйдет к завтраку? — спросил он. То спокойствие и достоинство, с которым были произнесены эти слова, поразили меня до глубины души — никогда ещё прежде мне не приходилось слышать подобную речь. Юноша отвлёкся от яичницы, взглянул на отца.

— Она просила передать, что не голодна. — в его голосе звучало явное волнение, которое не смог бы обнаружить разве что самый невнимательный или глупый собеседник. Однако мистер Хэмфилд как ни в чём не бывало медленно допил свой чай, вытерся салфеткой и всё так же спокойно сказал.

— Я собираюсь по делам в Шеттин-Стоун. Вели Джиму и Мэри убраться в саду, и пусть обед подадут в четыре — постараюсь вернуться как можно раньше.

— Хорошо, отец, всё будет сделано. До свидания — сразу было видно, с каким отвращением выговорил эту обязательную норму вежливости юный Хэмфилд.

— До свидания. — хозяин дома поднялся, надел заранее приготовленный цилиндр и протянул сыну свою руку. Не без скрытого презрения тот прикоснулся к ней губами. Когда мистер Хэмфилд вышел, юноша позвонил в звонок. Через минуту распахнулась дверь в кладовую, и на пороге появился мистер Сондерс. Я невольно отпрянул было назад, но тут взгляд мой упал на его лицо, особенно на его невероятно красивые и мудрые карие глаза, с такой любовью и преданностью смотрящие на сидящего за столом человека. Но где они были, когда он ломился в комнату, орудуя огромным топором?

— Вы меня звали, сэр. — казалось, голос дворецкого ничуть не изменился с момента нашей последней встречи с ним.

— Да, Артур. Можешь убирать со стола. И ещё мистер Хэмфилд просил передать Джиму и Мэри, чтобы те убрались в саду.

— Будет исполнено, сэр. К скольким часам подавать обед?

— К четырём — мистер Хэмфилд как раз обещал вернуться примерно в это время.

— Слушаюсь.

Юноша вытер рот салфеткой, встал из-за стола и направился к двери в гостиную. И снова передо мной потемнело, а затем глазам моим открылись воистину ужасные вещи.

По-видимому, я находился в подвале — слабый свет проникал сюда из небольшого окна, находившегося под самым потолком, и поэтому я не сразу заметил молодую девушку, сидящую в самом центре комнаты. Её нежные хрупкие руки были стянуты за спиной крепкой верёвкой, изо рта торчал кончик грязного носового платка. Ужас завладел мной, лишь только я взглянул на эту картину, но я так и не успел подумать о чём-либо ещё, так как в этот самый момент в самом дальнем конце комнаты открылась небольшая дверь, и я увидел Хэмфилда — младшего. Его невозмутимое лицо освещали три свечи, воткнутые в канделябр, точь в точь такой же, какой был у Гарольда.