Шкаф

Подозвав к себе рыскающего в одиночестве по темноте, пока ещё не успевшего (явно по глупости) как следует испугаться Лешего, мы рассудили, что в дом пока возвращаться рано, но и поиск команды из нас троих в такую погоду и темень — явная бесполезная трата сил.

Ветер заглушал крик, а пешим ходом по грязи, против ветра и лупящего в глаза дождя, пусть даже с фонариками, — всё равно лежащего тестя, не заметим, например, в той же неприметной канаве. Посовещавшись, мы вдруг осознали простую, но важную истину: нужно срочно вызвать помощь.

Леший и я бегали быстрей, чем забросивший спорт офисный планктон Казанова. Поэтому было ясно, кто отправится в деревню. Казанова же должен был оставаться на стреме в доме и защищать женщин, а если хоть одна телефонная батарея чуток подзарядится, то с помощью инета или простым звонком ему следует вызвать подмогу.

Казанова уже почти зашёл в дом, как его осенила идея. Он крикнул нам ждать его и быстренько притащил мой телефон с подзарядным устройством. С победоносной улыбкой непризнанного гения он предположил: вдруг у кого из деревенских старожилов не вырубило, как у нас, электричество, и тогда я смогу сам подзарядить телефон и немедленно связаться с полицией. Я улыбнулся в ответ. «Эх, Казанова, действительно чёртов гений».

Я взял свой телефон с собой. Мы с Лешим чуток передохнули, собравшись с духом, постояв на веранде. Затем двинули вперёд, взяв только фонарики и топорики, да мой телефон с подзарядным устройством, обёрнутый в целлофановый пакет, тут же заброшенный в карман ветровки.

Стоило выйти за привычный глазу участок, как исчез высокий, местами не доделанный забор, и ветер швырял дождь прямо в лицо. Бежать, даже пригнув голову, без риска убиться не получалось, да и идти быстрым шагом тоже не выходило. Стоило чуток поднять голову, как ливневый поток тут же заливал глаза и ноздри, грозя утопить. Проклятый ветер на открытой дороге, казалось, задувал со всех сторон сразу, наверное, собирался подбросить нас кулем в воздух, но мы упорно сопротивлялись его потугам и медленно шли вперёд. Так он просто играючи почти сбивал с ног.

БАМ-БАМ-БАМ! Ритмичный стук и непрекращающийся шелест дождя напрочь глушили все звуки — и, чтобы что-то услышать, приходилось почти что кричать. Мы с Лешим на пару шли цепочкой и, когда по пути видели очертания кустов и канавы, то внимательно приглядывались, подсвечивая туда-сюда фонариком, и громко звали Сергея Ивановича по имени.

Наш общий голос сливался с дождём и звучал по-настоящему глухо и оттого жутко. Увы, моего тестя нигде не было видно, и только противно чавкала грязь под ногами. Хлюп. Хлюп. Чавк-чавк.

Наконец, мы добрались до колонки, за которой находилась первая по пути от нашего дома маленькая хатка. Тусклый свет фонарика едва пробивал потоки льющего с неба дождя. В хате все ставни закрыты. Собачья будка пустует, и шустрая псина, которую я часто видел клянчащей что-то съестное возле продуктового магазина и мусорных баков, когда ездил в дом с ремонтом, куда-то исчезла. Не слышно её писклявого заливистого лая. Тихо. Только наши глухие и надрывные крики отчаянно пытаются прорваться сквозь пелену дождя.

Так и драли горло, устав и не дождавшись ответа, да барабанили в калитку тоже без толку. Затем решительно перескочили через небольшой заборчик и постучали в дом. Снова нагло скалящаяся в недоброй ухмылке ночная тишина. Никто нам так и не открыл.

Я не помнил всех деревенских поимённо, кроме шустрой бабки Маланьи, торгующей своими огородными разносолами на рынке. Ну и ладно. Пришлось не солоно хлебавши топать дальше. Следующий дом тоже оказался пуст. А вот в окне бабки Маланьи тёплым янтарным светом горела керосинка.

Мы кричали со двора, и, наконец, где-то в её старой, ещё довоенной с виду хате хрипло затявкала собака. Бабка шустро открыла дверь, крепко держа в руках остро заточенный серп. Мы опешили и попятились, чуть не зацепившись за просевшую ступеньку. Маланья цокнула языком, выставляя напоказ щербатые зубы.

Леший первым пришёл в чувство и чуть пискляво, но выдавил из себя:

— Добрый вечер. Мы… — замямлил он, зачарованный блеском серпа.

— Заходите, чего уж там, — сказала бабуська, прищурившись как следует, осмотрев нас, на пару минут став похожей на сморщенную сливу. Из-за спины Маланьи резво выглянула лохматая мордочка мелкой собачонки, которая тут же зарычала.

— Тыц, Куська, — сказала бабка собаке и слегка пихнула её ногой, возвращая в дом.

Мы вошли в предбанник, дальше в хату Маланья пока не пускала. Внутри, за закрытой, обитой мягким войлоком дверью, по-родному уютно всем телом ощутилось тепло — и в ноздри ударил запах хвойной смолы. Наверное, она топила печку еловыми поленьями.

— А ну, молодежь, руки из карманов вынуть! — резко сказала Маланья, наставив на нас серп, опять огорошив и заставив раскрыть рты от неожиданности.