— … А теперь дежурный студент пойдет в лаборантскую за лягушкой, — сказала Илла Оанновна, в глубине души радуясь, что с теоретической частью занятия покончено. Теоретическая часть скучна — нужно долго рисовать на доске разные графики деполяризаций-реполяризаций, писать сухие статистические данные и пояснять студентам, что все эти рисованно-цифирные абстракции обозначают. И это становилось вчетверо более скучным, потому что от ее пояснений студентов явно клонило ко сну, и кое-кто даже опускался на парту, подложив под голову руку. Но Илла Оанновна не умела объяснять иначе, а природная скромность (или боязнь?) не позволяла ей делать соням замечаний.
Добавить в моё избранное
91 мин, 46 сек 7195
Во тьме за окном тускло горели огни в окнах соседнего корпуса. Конечно, четыре пары за ночь — многовато и для студента, и для преподавателя. Особенно если четвертыми парами ставят сложные дисциплины. Оанновна никогда не спрашивала их на четвертой, предутренней паре — это было просто бесполезно. Эти ленивые студентишки, жалкое будущее медицины, не блистали знаниями даже на первой паре. Стоит ли говорить о четвертой? И что же Илле оставалось делать? Ставить двойки всем подряд? Нет, Оанновне это было не под силу. Скромность была ее проклятием. Или… она просто боялась жить?! «А какой толк от жизни, проведенной в страхе?» — часто говорил ей какой-то злой внутренний голос.
«Уж лучше жить боясь, чем не жить вообще… Уж лучше работать ассистентом кафедры нормальной физиологии, чем не работать вообще»… — утешала она себя тогда.
— Кто у нас дежурный сегодня? — сказал староста группы. У этой группы был свой график, в котором были записаны дни и фамилии дежурных студентов.
«А не проще ли назначить разных дежурных на каждую кафедру?» — подумала Илла. Но не осмелилась сказать эту идею вслух.
— Ладно, я схожу, — неохотно ответил Ору, поднимаясь со стула. Пола халата зацепилась за шляпку гвоздя, выглядывавшего из парты. Ору чертыхнулся про себя, когда сделал шаг и почувствовал, как гвоздь с негромким треском сделал затяжку в безукоризненной белой ткани. Он отцепил халат от гвоздя и зашагал к двери. Ему очень не хотелось куда-либо идти, к тому же он ходил за лягушкой в прошлый раз. В этот день его напарник-дежурный отсутствовал, так что Ору пришлось снова идти в лаборантскую. Он терпеть не мог ходить за лягушками — у них такая отвратительная осклизлая кожа, эта слизь, которая щиплет, попадая в ранки! Не говоря уже о дальнейшей судьбе несчастной амфибии…
Впрочем, от старшекурсников Ору знал, что вся эта лягушечья резня — просто цветочки по сравнению со зверствами, которые приходится творить на кафедре патфизиологии. Патологическая физиология — или попросту патшизА, — Ору пока не грозила. Она должна была начаться в следующем семестре, до которого еще нужно было дожить.
Ору вышел из аудитории в пустой коридор кафедры. Две блеклые лампочки освещали этот мрачный коридор, и лаборантская находилась в его противоположном конце, темном и зловещем. В коридоре царила тишина, лишь из-за закрытых дверей доносились тихие приглушенные голоса что-то объясняющих преподавателей и отвечающих на их вопросы студентов. Ору бесшумно пошел по коридору — тишина здесь была так сильна, что не хотелось нарушать ее даже звуком шагов.
Студент шел и шел по этому туннелю, похожий на призрак в своем белом халате. Он прошел мимо одной лампы и проделал полпути ко второму островку света, когда странный слабый пульсирующий звук, напоминающий не то журчание, не то пение сверчка, прокатился по коридору, догнал Ору и понесся вперед, тая во тьме и тиши.
Ору аж вздрогнул, но тут же списал этот звук на галлюцинацию, вызванную переутомлением. «На четвертой паре и не такое услышишь!» — пояснил он сам себе. «Переутомился, лентяй? На лекции выспался, две пары просидел, как баран, на физиологии опять хотел заснуть… Тоже мне, труженик» — тут же пристыдил его какой-то внутренний голос. А странный звук был такой реалистичный! Будто призрак какой пролетел по коридору.
«Это был жуткий противоестественный сонм душ невинно убиенных животных, замученных в стенах кафедры физиологии»… — пошутил про себя Ору. Но отчего-то ему стало страшно, и он зашагал быстрее. Теперь его шаги были слышны, и даже отдавались от стен каким-то незаметным эхом.
… Итак, Трансмогрификация парареального поля прошла успешно.
Сапиентный эфирозонд Офион, покачиваясь от давления псионных струй, неторопливо вздымался к своду 7-го вентрикула. Зонд послал лучик вопрошающей энергии вертикально вверх — к своду, туда, где чудовищной медузой распластался Метазоэ. Атрические сапрофаги полупрозрачными слизняками ползали по его щупальцам, съедая непригодные остатки энергии. (Конечно, вся эта картина была крайне грубым описанием — ведь так все выглядело для ортостатического зрения)
Метазоэ испустил веер желтых лучей, многократно переломленных и отраженных стенами вентрикула. Часть этих золотистых стрел попала в конденсор Офиона. Тот пошатнулся и отразил избыток лучей.
Это было распоряжение. Намечался эксперимент по схизургии, и Офиону нужно было спуститься в ортостатис и произвести нужные приготовления. Зонд Офион был плотным золотистым облаком, в котором плавала прозрачная линза-конденсор. Такая форма позволяла ему легко менять диапазон своего существования и спускаться в нижестоящие миры.
Офион быстро-быстро завращался вокруг своей оси, и его конденсор замелькал, как мигалка машины, везущей огнеопасный груз. Зонд перестраивал частоту и амплитуду своих полей для спуска в ортостатику.
В лаборантской никого не было.
«Уж лучше жить боясь, чем не жить вообще… Уж лучше работать ассистентом кафедры нормальной физиологии, чем не работать вообще»… — утешала она себя тогда.
— Кто у нас дежурный сегодня? — сказал староста группы. У этой группы был свой график, в котором были записаны дни и фамилии дежурных студентов.
«А не проще ли назначить разных дежурных на каждую кафедру?» — подумала Илла. Но не осмелилась сказать эту идею вслух.
— Ладно, я схожу, — неохотно ответил Ору, поднимаясь со стула. Пола халата зацепилась за шляпку гвоздя, выглядывавшего из парты. Ору чертыхнулся про себя, когда сделал шаг и почувствовал, как гвоздь с негромким треском сделал затяжку в безукоризненной белой ткани. Он отцепил халат от гвоздя и зашагал к двери. Ему очень не хотелось куда-либо идти, к тому же он ходил за лягушкой в прошлый раз. В этот день его напарник-дежурный отсутствовал, так что Ору пришлось снова идти в лаборантскую. Он терпеть не мог ходить за лягушками — у них такая отвратительная осклизлая кожа, эта слизь, которая щиплет, попадая в ранки! Не говоря уже о дальнейшей судьбе несчастной амфибии…
Впрочем, от старшекурсников Ору знал, что вся эта лягушечья резня — просто цветочки по сравнению со зверствами, которые приходится творить на кафедре патфизиологии. Патологическая физиология — или попросту патшизА, — Ору пока не грозила. Она должна была начаться в следующем семестре, до которого еще нужно было дожить.
Ору вышел из аудитории в пустой коридор кафедры. Две блеклые лампочки освещали этот мрачный коридор, и лаборантская находилась в его противоположном конце, темном и зловещем. В коридоре царила тишина, лишь из-за закрытых дверей доносились тихие приглушенные голоса что-то объясняющих преподавателей и отвечающих на их вопросы студентов. Ору бесшумно пошел по коридору — тишина здесь была так сильна, что не хотелось нарушать ее даже звуком шагов.
Студент шел и шел по этому туннелю, похожий на призрак в своем белом халате. Он прошел мимо одной лампы и проделал полпути ко второму островку света, когда странный слабый пульсирующий звук, напоминающий не то журчание, не то пение сверчка, прокатился по коридору, догнал Ору и понесся вперед, тая во тьме и тиши.
Ору аж вздрогнул, но тут же списал этот звук на галлюцинацию, вызванную переутомлением. «На четвертой паре и не такое услышишь!» — пояснил он сам себе. «Переутомился, лентяй? На лекции выспался, две пары просидел, как баран, на физиологии опять хотел заснуть… Тоже мне, труженик» — тут же пристыдил его какой-то внутренний голос. А странный звук был такой реалистичный! Будто призрак какой пролетел по коридору.
«Это был жуткий противоестественный сонм душ невинно убиенных животных, замученных в стенах кафедры физиологии»… — пошутил про себя Ору. Но отчего-то ему стало страшно, и он зашагал быстрее. Теперь его шаги были слышны, и даже отдавались от стен каким-то незаметным эхом.
… Итак, Трансмогрификация парареального поля прошла успешно.
Сапиентный эфирозонд Офион, покачиваясь от давления псионных струй, неторопливо вздымался к своду 7-го вентрикула. Зонд послал лучик вопрошающей энергии вертикально вверх — к своду, туда, где чудовищной медузой распластался Метазоэ. Атрические сапрофаги полупрозрачными слизняками ползали по его щупальцам, съедая непригодные остатки энергии. (Конечно, вся эта картина была крайне грубым описанием — ведь так все выглядело для ортостатического зрения)
Метазоэ испустил веер желтых лучей, многократно переломленных и отраженных стенами вентрикула. Часть этих золотистых стрел попала в конденсор Офиона. Тот пошатнулся и отразил избыток лучей.
Это было распоряжение. Намечался эксперимент по схизургии, и Офиону нужно было спуститься в ортостатис и произвести нужные приготовления. Зонд Офион был плотным золотистым облаком, в котором плавала прозрачная линза-конденсор. Такая форма позволяла ему легко менять диапазон своего существования и спускаться в нижестоящие миры.
Офион быстро-быстро завращался вокруг своей оси, и его конденсор замелькал, как мигалка машины, везущей огнеопасный груз. Зонд перестраивал частоту и амплитуду своих полей для спуска в ортостатику.
В лаборантской никого не было.
Страница
1 из 26
1 из 26
