Великие Немые

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ КАРАМАЗОВ. Могила эта… боль моя. Тяжело выкресту жить на Руси. А каково… Ивану?

СТАРЕЦ ЗОСИМА. Выкресту? Значит и брат твой… Иван Федорович — выкрест. Тогда… и наука его яснее становиться. Борется в ней он с самим собой. Победить себя хочет. Чувствую, что его детское несмышление не соглашается с разумом… взрослого. Никак не соглашается он с Христом. Противится надуманное в нем… нашему духовному. Ух и задал мне задачу, ты Ванятка. Вух-ух, Иван… Иван!

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ КАРАМАЗОВ. Да, Зосима. Да… да.

Всхлипывает горько, подвывая голосом.

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ КАРАМАЗОВ. Не выкрест он… Но, брат он мне во Христе.

СТАРЕЦ ЗОСИМА. Неужто? Да как я… раньше не догадался. Не догадался, почему ты стесняешься своей матушки. А ведь это грех. Еще, какой грех — сторониться умершей матери. Стыдиться своих тайн… вух. Тяжело дышать… вух-вух-вух. А гордецу… Ивану каково с его ученостью? Две религии в одном сердце трудно выдюжить!

Закрыл лицо руками.

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ КАРАМАЗОВ. Да, так оно и есть. Еврей он некрещеный. Ивану после смерти матушки было семь лет. Пошел рано в гимназию, университет. Пока то, да другое — забыл его Ефим Петрович Поленов к вере русской приучить. Разве не зря и он, верно, как и я… Никогда не интересовался могилой нашей матери? Знал, что если сюда придет, то весь его обман, двойная жизнь… откроются. Не зря он «прячет» от всех еврейские корни. Боялись мы посетить могилу… Сарры Ивановны на обочине. Ведь еврейского-то у нас же нет кладбища. Вот нет, как нет, как и синагоги… нет. В нашем городе не давали евреям жить… То были царские указы со времени Петра Великого. Помнишь, Зосима? Но на кладбище у нас всех хоронят рядом. Разве мы не великая нация, когда не делим мертвых на тех «наших» и других мертвых «не наших».

Заплакал.

СТАРЕЦ ЗОСИМА. Вот почему он такой, с двойным дном. Ведь если он «врал» и кривил душой, значит и… постулаты его в науке его… «псевдонаучны». Бесчестному нет веры в его рассуждениях. Без веры в доброту — нет веры в науке. Ведь наука от Бога — для всякого человека. Его всякого человеческого счастья! Вся эта наука ради того, как обогреть, вылечить, накормить и оставить… здоровых внуков.

Задумчиво, как бы думая о чем-то своем.

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ КАРАМАЗОВ. Разве не отсюда в Иване Федоровиче… его агрессивность! Все от боязни за себя. Страха за свой грех перед мамой. Не дай Бог, если кто-то его… заподозрит. Причислит к «жидам, жидкам, жидишкам, жидинятам или к самим… евреям». А ведь батюшка, Федор Павлович, ругается этими словами направо и налево. Как его, Иванова, душа терпит такое унижение… матери, Софьи-Сарры Ивановны. Как больно ему! Как должно быть сильно эти слова рубят. Я чувствую боль… неприкаянности, Зосима. Я глохну от зуда за ушами.

СТАРЕЦ ЗОСИМА. Теперь мне открылась… его АНИГМА. Стремится Иван к особому человеческому в себе. Видит такое в себе. А как боится сострадания… Мешает сострадание быть — сверхчеловеком! Ведь он бросился мне целовать руку, первым из первых среди братьев твоих, Алеша. Прямо всего облобызал. До сих пор онемелая рука, жилы стонут… Циник он ученый. Ты заметил его походку? В ней ответ на многое. Двигается и идет точно судорогой. Искренно — ли он хочет исцелиться от своего дуализма через… веру! Твою веру… Алеша. Веришь мне!

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ КАРАМАЗОВ. Сказывал мне брат и не раз и не два… истории, Зосима. Был он тогда в безумии. Мертвенно белым. Как бы другой, второй человек, проступал через кожу, через кожу на лбу. Чудовищный мазохист. В его голове постоянно живет вид младенца, которого «рассмешили», а потом выстрелили в рот. Горько сердце замирает… от страха за… брата, Ивана Федоровича!

СТАРЕЦ ЗОСИМА. Помню, помню его нервный смешок. Вижу, что ненавидит он Павла Федоровича за лакейство. А сам-то, что ни на есть… в душе… бездушный лакей. Партизан от лакейства, вот он… что. Да. и все… тут, Алеша, ясное солнышко. Любимый, мальчик мой… Алеша! Разве ты не понял, что бессмертной души у него нет, а значит… бес! Наказан он сполна Богом. Нет у него души. Перед нами… мертвец. Сверхчеловек, готовый крушить мир!

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ КАРАМАЗОВ. Ах, правда. Хоть и жаль его, да правда. Многое у меня от брата, Зосима. Сколько раз я каялся… Ведь и я боялся своего еврейства. Знаешь сам, Зосима. Холоп я. Раб… да и только. Холоп… бессердечный.

СТАРЕЦ ЗОСИМА. Говори, говори… Алеша!

Кричит.

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ КАРАМАЗОВ. Ведь вчера я первый раз… был у маменьки на кладбище. Иван… тоже первый раз. А, то и вообще бы не был… как и Иван. Если бы… Дмитрий Федорович не привез свою маменьку из Санкт-Петербурга… дворянину.

Кашель за иконами.

СТАРЕЦ ЗОСИМА. Говори… выговорись, Алексей.

Старец поспешно крестится. Громко кричит. Чего-то боится. Озирается по сторонам.

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ КАРАМАЗОВ. Узнал я ее… звание… лета, имя и год смерти.