Джулиус и Фелтон

Это весьма глубокая тема и мы не станем ее касаться, по крайней мере, сейчас. Наш маг в точности прорисовал пентакль. Посмотри, по краю внутренней окружности вписаны та называемые 'божественные имена'. Не советую произносить их вслух. Сама звезда опоясана символами добрых духов-защитников. Все, казалось бы, предусмотрено, однако горе-заклинатель кое-что не учел. Он не замкнул круг защитным знаком, и поэтому призванная им сущность до сих пор на свободе. Я ведь предупреждал, что будут еще жертвы? Тварь не успокоится, пока не насытит свой голод. Повезло, что днем люди в относительной безопасности.

Я не верил своим ушам:

— Вы с ума сошли? О чем вы толкуете? Колдовство, духи, заклинания, — я спохватился. — Постойте, вы же говорили, что мельник…

— … не при чем. Я помню. И это так. Бедолага умер окончательно и бесповоротно.

— Нет, ну все. Я ухожу, — и я действительно пошел к выходу, но обманчиво спокойный голос остановил меня у самого порога:

— А я-то надеялся, вы мне поможете.

— В чем? — я обернулся, — Нужно найти и наказать убийцу, а не играть в волшебников.

— Убийца не проблема. Инспектор Гаррисон уже к утру назовет вам его имя, но сами убийства не прекратятся, Филипп. Помогите мне, другого такого человека, как вы, мне не найти.

— Что вы собираетесь предпринять?

— Ничего особенного. Останетесь — увидите, — и Джулиус приподнял уголок губ в подобии дружеской улыбки.

Я сколь угодно долго мог убеждать себя, что дело не в откровенной лести и не в примитивной наживке 'останетесь — увидите' и уж тем более не в том, что я хоть на секунду поверил в эту мистическую чушь, однако я остался, чтобы своими глазами все увидеть и после сказать — ну я же был прав!

Ждать пришлось долго — целых восемь часов. Констебль принес нам обед, но Джулиус к нему даже не прикоснулся, обмолвился, что это собьет физический настрой. Уже спустя первые четыре часа я искренне пожалел о своей сговорчивости:

— А разговаривать вам тоже нельзя?

— Отчего же, можно.

— Тогда почему вы молчите?

— Вы ни о чем не спрашиваете.

Я приуныл, ведь все равно от него не дождешься вразумительных ответов. Подумав немного, я все же спросил:

— Зачем я вам нужен?

Джулиус пошевелился на стуле, отчего луч заходящего солнца упал на его лицо, придавая густо-коричневым глазам медный блеск:

— Чтобы меня спасти, — он посмотрел в окно. — Солнце садится. Слушайте меня, пожалуйста, внимательно. От того, все ли вы сделаете правильно, будет зависеть моя жизнь и жизни невинных людей.

Я пообещал быть внимательным, и Джулиус продолжил:

— Я подготовлю все к ритуалу призыва и войду в транс. Что бы вы не увидели и не услышали, Филипп, как бы ужасно это ни было, не убегайте. Как только начнет затухать последняя свеча, разбудите меня, каким угодно способом, но я должен прийти в себя до того, как свечи погаснут. Вам все ясно?

— Ясно, но… Вы ведь это уже делали?

— И не раз.

— Кто же был с вами до меня?

Джулиус задумчиво пошевелил губами и просто сказал:

— Кошка.

Я не понял, смеяться мне или плакать:

— Кошка? Но как? Что с ней стало?

— Кошки, Филипп, очень умные и чувствительные существа, но, увы, не вечные. Милли умерла от старости.

Оставшееся время я размышлял о том, что призван сегодня заменить почившую кошку. Оптимизма это не прибавляло.

Окончательно пал духом я, когда Джулиус резво подскочил со стула и хлопнул в ладоши:

— Пора!

Он задернул шторы и повернулся ко мне:

— Сядьте вон на тот стул и наберитесь терпения. Если вы заснете — нам обоим конец.

Это 'нам' не укрылось от моего внимания. Теперь не ясная еще угроза нависла и над моей головой тоже. Я послушно сел и стал наблюдать.

Джулиус скинул пиджак, оставшись в темно-сером жилете и белой накрахмаленной рубашке, и без стеснения опустился на четвереньки. Мелком, извлеченным из недр чемоданчика, он старательно, словно школьник на грифельной доске, прорисовывал едва видимые в сумраке знаки по краям уже начерченного кем-то круга. Изредка мужчина отстранялся, любуясь делом рук своих, и пояснял:

— Я замкнул круг вызова в нескольких местах так, чтобы в него можно было попасть, но самостоятельно выбраться нельзя. Если бы вы хоть что-нибудь понимали, то непременно оценили бы гениальную простоту моей затеи.

После этого Джулиус расставил по углам звезды пять коротких толстых свечей неожиданно белого цвета, в то время как я, признаться, ожидал черного или красного цветов. Впрочем, я мог ориентироваться лишь по бульварным романам средней руки. Мне о многом хотелось спросить, но, предвидя такой поворот, Джулиус приложил палец к губам и, запалив по очереди все свечи, торжественно вошел в круг.

Сердце мое замерло.