Болото пепла

Эшес в который раз задался вопросом, сколько баронессе лет: у неё было тело девицы, голос женщины и глаза без возраста. Но, несмотря на душераздирающую красоту, она никогда не вызывала у него желания. Всё равно как прекрасная лилия в руках покойника.

Когда он с ней поравнялся, баронесса окинула его долгим взглядом своих странных фиолетовых глаз, чуть улыбнулась и сделала знак следовать за ней. От удушливо-сладкого аромата её духов в сочетании с запахом горелого воска и пыльной тишины, голову вело, а от недосыпа подташнивало. Эшес попытался сосредоточиться на ореоле свечи, которую держала тонкая белая рука. В какой-то момент ему даже почудилось, что пламя растёт прямо из её ладони. Он тряхнул головой и вскоре оказался перед высокими двустворчатыми дверями.

Если в коридорах царила прохлада, то в этой комнате было жарко как в аду. Огромный, облицованный черным мрамором камин, громко гудел, а вырывавшиеся из него языки пламени с треском лопались, едва не облизывая лежавшего на высокой постели больного.

— Почему окно закрыто? Ему нужен воздух.

— Разве? — безмятежно отозвалась баронесса. — Я слышала, что сквозняки в его состоянии вредны.

— Чепуха. Меньше слушайте узколобых столичных знатоков. Они считают, что опыт вреден для знаний.

Эшес шагнул к окну и дернул медную ручку, но рама не поддалась. Он нахмурился и обернулся к баронессе.

— Где ключ?

Та раскрыла ладонь и протянула латунный винтик, хотя он мог бы поклясться, что минуту назад там ничего не было. Эшес взял ключ, избегая касаться пальцев, и вставил его в скважину. Провернул в замке и снова дернул, но рама и на этот раз не поддалась.

— Кто заварил его смолой?

— Плотник, которого ещё днём пригласил, по моей просьбе, Грин.

Эшес раздраженно вытер руки о штаны. Неужели нельзя было сказать об этом раньше? Порой ему казалось, что баронесса специально дразнит его. Скорее всего, так оно и было.

— Бога ради, позовите кого-нибудь из слуг, пусть приглушат огонь. Или вы его на ужин зажариваете?

— Я уже поужинала, — едва приметно улыбнулась она и дернула за витой канат, свисавший в углу золотым питоном. Где-то в глубине дома эхом отозвался глухой звук, похожий на удар колокола. Эшес отвернулся и подошёл к кровати.

Больной лежал на пурпурных атласных подушках, напоминающих внутреннюю обивку гробов. Иссохшиеся узловатые руки вцепились в бархатное покрывало. Он хрипло дышал, изнывая от жарко натопленного камина. Его лоб, щеки и подбородок были покрыты темно-красными мазками, а одна большая алая капля зависла, дрожа, на кончике носа. Эшес отвернул покрывало и окинул взглядом тощую фигуру. Так и есть: внутренняя поверхность бёдер также отмечена красными брызгами.

Супруг баронессы страдал гематидрозом, чрезвычайно редким и мало изученным заболеванием. По правде говоря, барон был единственным в его практике, и лечения для этого недуга пока не придумали. Приступы, как правило, длились от пары минут до нескольких часов, в течение которых несчастный, в буквальном смысле слова, исходил кровавым потом. Понаблюдав за ним какое-то время и тщательно зафиксировав симптомы и периоды обострений, Эшес пришёл к выводу, что ухудшение наступало после сильного эмоционального потрясения. Всё это пришлось собирать по крупицам, ввиду объективной неспособности самого барона поведать об ощущениях.

— Сегодня что-то произошло? Что-то взволновало или обеспокоило вашего супруга?

— Нет, — пожала плечами баронесса, — ничего такого не было.

— Но что-то же должно было послужить толчком? — настаивал Эшес. — Помните, что я вам говорил: его нельзя лишний раз волновать.

По правде сказать, задача была не из легких, ибо последний приходил в чрезвычайно возбуждение даже от сущих пустяков. Так, однажды его вывел из душевного равновесия вид грязного оборвыша, просящего милостыню на ярмарке. Он тогда вывернул карманы и высыпал малышу в кубышку всю наличность. А её с лихвой хватило бы на оплату года службы поденного рабочего. Родители ребенка так перепугались, что потом самолично пришли к Эшесу, умоляя и заклиная его вернуть деньги Его Светлости.

— Ах, должно быть всё дело в той пьесе!

— Пьесе? — нахмурился Эшес.

— Да, сегодня прибыли ноты, которые я заказала специально для него в городе.

— С самого утра мой дражайший супруг, — она мягко провела пальчиком по бархатному покрывалу, — просидел за клавесином, не пожелав прерваться даже на обед. У него такая… чувствительная натура. Это моя вина, я не должна была позволять ему так переутомляться.

— Да, не нужно было.

— Но я просто не смогла проявить строгость… — она приподняла уголки губ, — одна композиция особенно поразила его, он исполнил её не меньше десятка раз.

При этих словах, барон дёрнулся, и Эшес снова глянул на скрюченные пальцы. Теперь ему казалось, что они стали такими от долгой игры.