Le General Froid

На лице Джучиева при этих словах было написано недоумение столь искреннее, что Легостаев только и смог выдавить из себя родное русское «бля». Слава яйцам, подумал он, что дембель не за горами. Еще год с этими инопланетянами он не выдержит.

— Все, рядовой, перекур окончен, — Легостаев подошел к мирно урчащей «шишиге» и открыл дверь. — Щас я назад сдам, а ты бери лопату и выгребай все из кузова.

Поздняя осень в Заполярье — штука на редкость мерзкая и противная. Небо сплошь затянуто низкими серыми тучами из которых льет не иначе как при всемирном потопе. Водичка, что хляби небесные извергают, при этом едва теплей снега, а потому моментом промокающие солдатские вязаные перчатки ни к черту от нее не спасают и через пару минут руки закостеневают. Когда выпадает снег, становится чуток повеселее, и все вокруг уже не кажется таким серым, что хоть вешайся. Но что-то в этом году зима не торопилась.

А потому сержанту Петру Легостаеву и рядовому Джучиеву (имени его Легостаев никогда не помнил), которых комроты отправил вывезти в сопки мусор и свалить где подальше, чтобы на глаза командованию части в праздник не попадался, приходилось несладко. Мусорные контейнеры в части уже были забиты под завязку, жечь мусор из-за дождей не получалось, вот Легостаев и попал под раздачу. А чего удивляться? Когда посреди ночи из окон казармы дым валит столбом, что может дежурный по части подумать? Вот он и подумал.

Короче, орева было на полночи, а уж кому утром говно грузить — вопрос не стоял. Легостаев, правда, в погрузке не участвовал, но вести «шишигу» своим чурбанам не доверил. Или все вывалят прямо за забором, или машину в болоте утопят. А потому сел за руль сам, а в наказание взводного «авторитета» Джучиева взял с собой ее разгружать. В одиночку. Пусть, козел, в следующий раз думает, что он с сородичами творит.

— Ты, Легостаев, от «повставторой» отъедь на пару километров, там развилка е, — посоветовал сержанту мичман Белько, служивший на базе подлодок. — Праворуч к ракетчикам дорога веде, а ливоруч до озера — я туды с баб з секретки катав. Дорога — убьешься, однак там у паре мест прогалины маютця. Проидешь таку до кинця, там и вали усе. Навить особисты не знайдуть.

Белько не соврал, все оказалось как он сказал. Легостаев загнал «шишигу» в первую же прогалину, протянувшуюся на добрый километр среди кривых заполярных березок. Там они с Джучиевым устроили перекур.

— В общем, Джучиев, вот тебе лопата, — Легостаев протянул хмурому Джучиеву шанцевый инструмент. — Сперва мешки все выкинешь, а остатки лопатой соберешь — и тоже за борт. Чарльз Дарвин… Знаешь кто это такой? Нет? Ну и хрен с тобой. Так вот, Чарльз Дарвин сказал, что труд сотворил из обезьяны человека. Подумай над этим, пока мешки ворочаешь. А я пока в кабине вздремну — на человека я уже наработал.

— Это Фридрих Энгельс сказал, товарищ сержант, — буркнул Джучиев, мрачно рассматривая лопату. — А вы все это проспали на политзанятиях.

Но Легостаев его не слушал. Захлопнув дверь в кабину и подкрутив печку, он погрузился в полудрему, убаюкиваемый жестяным стуком дождя об кабину и заунывным пением Джучиева, ворочавшего в кузове мешки. Песни его родины не отличались особым разнообразием мотивов.

— Товарищ сержант! — из приятной дремоты Легостаева вырвал железный грохот и приглушенные стеклами вопли. — Товарищ сержант!

В кабину ломился Джучиев. Глаза его были выпучены как у жабы, кулаки молотили по дверце с такой скоростью, что сливались в размытое пятно, но повернуть ручку он не догадался.

— Чего орешь? — Легостаев приоткрыл дверь и сплюнул скопившуюся слюну. — Уже все сделал?

— Товарищ сержант, там самолет! — выпалил Джучиев.

— Чего?! Какой самолет? Блядь, вы снова, уроды, обкурились своей травы? Особистов на вас нет… Хоть бы поделились!

— Никак нет, товарищ сержант! — не унимался Джучиев. — Там самолет, настоящий, только старый! Немецкий!

— Какой, нах, немецкий?! Ты сдурел, Джучиев?

— Настоящий самолет, товарищ сержант! С крестами на крыльях! Я в сторону отошел, пописать, а он там — прямо среди деревьев.

— Ну, Джучиев, — врывающийся через дверцу холод заставил Легостаева поежиться. — Если ты мне тут какую-то свою чучмецкую херню втираешь — неделю сортиры на этаже драить будешь!

Легостаев застегнул бушлат и вывалился из кабины.

— Показывай, где тут твой самолет?

Джучиев не соврал. Стоил им спуститься в ложбину между двумя сопками, как обнаружилось искомое. Двухмоторник с обломанным крылом зарылся смятым носом в склон сопки. Проемы в пилотской кабине зияют черной пустотой, винты скручены в проржавевшие спирали, фюзеляж разломился у хвоста. За прошедшие годы машина обросла мхом, и сверху, наверняка, походила на причудливой формы валун. Но здесь, внизу, на сохранившемся крыле под наслоениями грязи еще очень хорошо различался грязно-белый немецкий крест.