Я смотрел на дрожащее отражение в ручье и силился вспомнить своё имя. Зачерпнув ладонями холодную воду, смочил жгучие раны на лице и слизал остатки капель. Кто я и куда иду?
Добавить в моё избранное
72 мин, 30 сек 18459
Послышался нарастающий шум автомобиля, где-то сверху, за деревьями. Карабкаться по каменистому склону оказалось непросто, болела подвёрнутая нога и пульсировала кровь в оголённых ссадинах на лице. Когда моя лохматая, разукрашенная синяками и кровоподтёками голова показалась из-за густых сосновых веток над полотном дороги, девушка из окна проезжавшего мимо внедорожника испуганно вскрикнула: «Ой! Леший!». Я невольно отпрянул за ствол сосны и присел, тяжело облокотившись на смоляную кору. Это уже кое-что: зовут меня точно Лёшей, но выгляжу, похоже, жутковато.
Чуть поодаль с лесной полянки спускалась вниз, к ручью, густая поросль кустарника, усыпанного тёмными ягодами, похожими на ежевику. Я почувствовал острый приступ голода, поднялся и заковылял к кустам. Наверное, не было в мире лакомства вкусней и слаще, чем те крупные, чёрные и красные пупырышки, щедро рассыпанные по колючим бордово-зелёным ветвям. Потом вернулся к ручью, лёг на землю и, опустив лицо возле крупного валуна, жадно и долго сёрбал студёную воду…
К посёлку подобрался только к вечеру. Едкий запах навоза, размеренное мычание коров и гулкий лай собак указывали на спокойную сельскую жизнь и возможный кров для ночлега. На тропинке возле первой попавшейся хаты была привязана к колышку коза с длинной седой бородкой. Она растопырила передние ноги и воинственно смотрела в мою сторону. Послышался детский плач, я пригнулся возле забора, вернулся чуть назад и решил обойти этот участок ближе к лесу. Следующий двор показался мне более тихим; возле крыльца полноватая женщина в платке снимала бельё с верёвки, что-то напевала под нос, и казалось, в доме больше никого не было.
— Хозяйка, — попытался я произнести как можно спокойней, но изо рта у меня вырвался странный сиплый звук.
— А?! Кто здесь?! — Женщина испуганно поставила таз с бельём на крыльцо и повернулась к забору.
— Хозяйка, я отстал от группы и готов нарубить вам дров, вскопать огород, или ещё что…
— Какой группы? Турист, что ли? — Женщина, осмелев, сделала несколько шагов в моём направлении и недоверчиво скривилась. — Не похож.
— Да, турист, упал… с обрыва, потерял сознание, а наши ушли в горы.
— Таких туристов я ещё не видела. Ты — вдребезги, а они ушли?
— Мне бы поесть и переночевать, а утром я уйду, — заскулил я, как брошенная собачонка.
— У меня муж злой и дитя дома, — отрезала женщина, поправляя косынку. — Иди на дорогу, голосуй, если кто захочет тебя взять с такой рожей. До города не далеко, там и опохмелишься.
Я посмотрел в некрасивое, косоватое лицо сельской мадонны неопределённого возраста, в эти злобные стеклянные зрачки, пробежался взглядом по фигуре без талии и искренне посочувствовал её мужу. Неужели она могла подумать, что у меня по её поводу могли быть хоть какие-то планы?
Небритый мужичок в клетчатой рубахе, коловший поленья на соседнем дворе, сразу мне приглянулся своей простотой.
— Давайте, я вам дров нарублю за какую-нибудь еду, — на предложение ночлега надежду я уже не питал.
Мужик вонзил топор в срез толстенного пня и неспешно подошёл к забору, разглядывая меня.
— Тебе надо, парень, раны сперва обработать, а то к утру загноишься весь. — И, уже отворяя калитку, спросил: — Кто ж это тебя так размалевал?
— Если честно, не помню, — я решил не врать про туриста, сорвавшегося в пропасть.
Мы прошли молча через двор с небрежно разбросанным сельским инвентарём под большим ореховым деревом и оказались возле уютной открытой веранды, увитой виноградом.
— Подожди здесь. — Мужик вошёл внутрь дома, а я, словно опытный воришка, сорвал несколько крупных фиолетовых ягод и быстро сунул их в рот. Затаившись, убедился, что хозяин ещё не выходит и, торопясь, прожевал сочную добычу, косточки выплюнул на ладонь, а затем высыпал за перила веранды.
Входная дверь отворилась, и ко мне вышел мой добрый спаситель с полотенцем, какой-то сложенной одеждой и двумя тёмными флакончиками.
— На вот, помойся и переоденься. Только раны не мочи, обработай перекисью и йодом. Йод не жалей. — Протянул он мне вещи и спросил: — Зовут-то тебя как?
— Лёша, — поспешил ответить я. — А вас?
— Тёмой кличут.
— Это Тимофей, значит? А как по отчеству? — спросил я, перекладывая баночки и вату на полотенце с рубашкой.
— Вообще-то я Владимир Тимофеевич, но как-то приклеилось прозвище Тёма-недотёпа, хотя сначала просто Тимофеичем звали. Ну, ты иди, давай, мойся. Душ и туалет там, по тропинке, а я пока ужин гляну.
«Есть же добрые люди на свете», — радовался я, разглядывая своё изуродованное лицо в треугольном куске облупившегося зеркала, привязанного стальной проволокой к деревянному брусу покосившегося душевого сарайчика.
Чуть поодаль с лесной полянки спускалась вниз, к ручью, густая поросль кустарника, усыпанного тёмными ягодами, похожими на ежевику. Я почувствовал острый приступ голода, поднялся и заковылял к кустам. Наверное, не было в мире лакомства вкусней и слаще, чем те крупные, чёрные и красные пупырышки, щедро рассыпанные по колючим бордово-зелёным ветвям. Потом вернулся к ручью, лёг на землю и, опустив лицо возле крупного валуна, жадно и долго сёрбал студёную воду…
К посёлку подобрался только к вечеру. Едкий запах навоза, размеренное мычание коров и гулкий лай собак указывали на спокойную сельскую жизнь и возможный кров для ночлега. На тропинке возле первой попавшейся хаты была привязана к колышку коза с длинной седой бородкой. Она растопырила передние ноги и воинственно смотрела в мою сторону. Послышался детский плач, я пригнулся возле забора, вернулся чуть назад и решил обойти этот участок ближе к лесу. Следующий двор показался мне более тихим; возле крыльца полноватая женщина в платке снимала бельё с верёвки, что-то напевала под нос, и казалось, в доме больше никого не было.
— Хозяйка, — попытался я произнести как можно спокойней, но изо рта у меня вырвался странный сиплый звук.
— А?! Кто здесь?! — Женщина испуганно поставила таз с бельём на крыльцо и повернулась к забору.
— Хозяйка, я отстал от группы и готов нарубить вам дров, вскопать огород, или ещё что…
— Какой группы? Турист, что ли? — Женщина, осмелев, сделала несколько шагов в моём направлении и недоверчиво скривилась. — Не похож.
— Да, турист, упал… с обрыва, потерял сознание, а наши ушли в горы.
— Таких туристов я ещё не видела. Ты — вдребезги, а они ушли?
— Мне бы поесть и переночевать, а утром я уйду, — заскулил я, как брошенная собачонка.
— У меня муж злой и дитя дома, — отрезала женщина, поправляя косынку. — Иди на дорогу, голосуй, если кто захочет тебя взять с такой рожей. До города не далеко, там и опохмелишься.
Я посмотрел в некрасивое, косоватое лицо сельской мадонны неопределённого возраста, в эти злобные стеклянные зрачки, пробежался взглядом по фигуре без талии и искренне посочувствовал её мужу. Неужели она могла подумать, что у меня по её поводу могли быть хоть какие-то планы?
Небритый мужичок в клетчатой рубахе, коловший поленья на соседнем дворе, сразу мне приглянулся своей простотой.
— Давайте, я вам дров нарублю за какую-нибудь еду, — на предложение ночлега надежду я уже не питал.
Мужик вонзил топор в срез толстенного пня и неспешно подошёл к забору, разглядывая меня.
— Тебе надо, парень, раны сперва обработать, а то к утру загноишься весь. — И, уже отворяя калитку, спросил: — Кто ж это тебя так размалевал?
— Если честно, не помню, — я решил не врать про туриста, сорвавшегося в пропасть.
Мы прошли молча через двор с небрежно разбросанным сельским инвентарём под большим ореховым деревом и оказались возле уютной открытой веранды, увитой виноградом.
— Подожди здесь. — Мужик вошёл внутрь дома, а я, словно опытный воришка, сорвал несколько крупных фиолетовых ягод и быстро сунул их в рот. Затаившись, убедился, что хозяин ещё не выходит и, торопясь, прожевал сочную добычу, косточки выплюнул на ладонь, а затем высыпал за перила веранды.
Входная дверь отворилась, и ко мне вышел мой добрый спаситель с полотенцем, какой-то сложенной одеждой и двумя тёмными флакончиками.
— На вот, помойся и переоденься. Только раны не мочи, обработай перекисью и йодом. Йод не жалей. — Протянул он мне вещи и спросил: — Зовут-то тебя как?
— Лёша, — поспешил ответить я. — А вас?
— Тёмой кличут.
— Это Тимофей, значит? А как по отчеству? — спросил я, перекладывая баночки и вату на полотенце с рубашкой.
— Вообще-то я Владимир Тимофеевич, но как-то приклеилось прозвище Тёма-недотёпа, хотя сначала просто Тимофеичем звали. Ну, ты иди, давай, мойся. Душ и туалет там, по тропинке, а я пока ужин гляну.
«Есть же добрые люди на свете», — радовался я, разглядывая своё изуродованное лицо в треугольном куске облупившегося зеркала, привязанного стальной проволокой к деревянному брусу покосившегося душевого сарайчика.
Страница
1 из 20
1 из 20
