Шип

Лиза методично обходила своё заведование, собирая пёстрые обрывки бумажных и целлофановых пакетов.

— А я ему и говорю — пошёл ты, козёл! — её внимание привлекла группка девчонок-подростков, расположившихся на низкой оградке из арматуры, как птицы на проводах.

— Ну, ты, мать, даёшь! — защебетали в ответ на реплику одной из девиц подружки — А с бэбиком ты теперь чё делать-то будешь? — тыкнули они сигаретами в направлении её живота.

— Чё-чё, — передразнила первая девица. Присмотревшись, Лиза заметила, что та в положении. — Мы ведь учёные: аборт делать не рожавши — ни-ни. Метну приплод на свет — а потом оставлю в роддоме. Пусть государство отдувается — ему нужно рождаемость повышать.

От всего услышанного Лиза застыла с веником в руках. Девчонки уже давно допили пиво и, побросав бутылки, упорхнули. А Лиза так и стояла, не в силах поверить в их слова.

— Вот так, легко и просто — рожу и оставлю, — злость и обида на таких непутёвых матерей, которые, как некогда и её собственная, готовы сыграть роль кукушек, ни на секунду не задумываясь об уготовленной их чадам судьбе, подступила к горлу удушающим комом.

— Суки! — процедила Лиза через плотно сжатые зубы. Она уже знала, что должна сделать.

На следующий день на строительном рынке молодая девушка купила пачку шиферных гвоздей — длинных, острых и с удобной широкой шляпкой, хорошо лежащей в ладони. Беременную пигалицу она знала — та жила в её микрорайоне. Подкараулить её вечером, возвращающейся с гулек, оказалось совсем нетрудно. Так же, как и воткнуть в её развратное пузо припасённый гвоздь.

В это позднее время перед закрытием в библиотеке, помимо Зойки и Елены Васильевны, было всего пару студентов, безуспешно пытавшихся хоть что-нибудь выучить к завтрашнему зачёту. Зойка спокойно сортировала читательские абонементы, Елена Васильевна относила и расставляла по полкам на свои места книги.

— Сука! — неожиданный громкий крик поверг Зойку в ступор. Студенты, оторвавшись от книг, захихикали.

— Сука! — повторила Елена Васильевна и упала на пол. Зойка бросилась к подруге. Та, раскорячившись в проходе, била руками и ногам по стеллажам, преграждая путь.

— Елена Васильевна, что с вами? — перепуганная Зойка никак не могла приблизиться. — Помогите же! — призвала она на помощь посетителей читального зала.

Когда студенты подошли, Елена Васильевна уже стала приходить в себя. Судорожные движения рук и ног прекратились, но глаза были закатаны.

— Что ж вы стоите? — причитала вокруг неё Зойка, — звоните скорее в неотложку.

Когда Елена Васильевна полностью очнулась, она была уже «упакована» и мчалась по городу под завывания сирены и проблески синих огней.

Тимофей Гордеевич Веселов слыл большим мастером своего дела. Да и не мудрено — более полувека отдано этой работе. Натаскался, набил руку ещё с тех времён, когда от психиатров шарахались и держались подальше так же, как и от их пациентов. Да что греха таить — было дело! И дело это было не всегда чисто. Порой и руки марать приходилось…

Тимофей Гордеевич вздохнул, заходя в скрипучую ржавую калитку своих владений. Это заведение, более похожее на внутреннюю тюрьму, на самом деле таким и являлось. Или, по крайней мере, с таким умыслом строилось.

Одно из самых больших зданий города, квадратный закольцованный комплекс, мрачно давило на главную площадь. Центральная больница в виде бетонно-кирпичного мастодонта сталинских времён вряд ли добавляла оптимизма попадавшим сюда людям и способствовала выздоровлению больных. Старожилы знали и передавали из поколения в поколение, что здание первоначально строилось для областного НКВД. Бесконечные коридоры, уйма клетушек-камер, жуткие подвалы и внутренняя тюрьма, застенок в застенке, острог в квадрате — антураж не смогли изменить ни перестройки архитекторов и политиков, ни годы ремонтов и перепрофилирований.

Хрущёвская весна изменила предназначение недавно отстроенного объекта, и он стал служить людям на самом деле. Камеры превратились в одночасье в больничные палаты, в коридорах как по мановению волшебной палочки людей во френчах сменили люди в белых халатах, пыточные в подвале стали не менее зловещим моргом. А комплекс в комплексе, некогда огороженная забором во внутреннем дворике территория с собственными строениями и проходными, стала психиатрической больницей.

Времена оттепели только-только стали подтаивать основы сталинской психиатрии, как настали новые времена с новыми предписаниями и веяниями. И вновь власти потребовались сговорчивые и податливые врачи-психиатры, способные пояснить поведение неугодных, объяснить заскоки диссидентов и оказать посильную медицинскую помощь всем несогласным, упрятав их понадёжнее и подальше от глаз людских. Все догадывались, что творится за высоким внутренним забором, об этом ходили упорные слухи.