Сострадание

Лес был редкий и светлый, и дорога в лесу была неплохая: широкая и ровная, утоптанная, к которой, как ручейки, сбегались мелкие дорожки из соседних деревень. Называлась она почему-то Настоящая Дорога — почему, непонятно. Может быть просто так, для смеха, потому что на самом деле она была ненастоящая, то есть совсем не такая, как те, по которым ездим мы. Наши дороги — с полимерным покрытием, гладкие, матовые и белые, как фарфор, одно удовольствие прокатиться по такой до города и обратно. Дальше мы обычно не катаемся, только по самым серьезным делам. А зачем? Везде, в принципе, одно и тоже.

По ненастоящим дорогам ходят только такие как он, ненастоящие. Мы не опускаемся так низко, мы ездим: так нам подобает.

Он нас боится, поэтому самое страшное для него — дойти сто метров от калитки до леса. Он идет, потупив глаза, с окаменевшим лицом, когда проезжающие мимо плюют в него. Вытираться у нас на глазах он не смеет, таков Закон. Он может вытереться, только когда мы не видим этого омерзительного действия. И в самом деле, что может быть омерзительнее неприятия Справедливости?

Мы — ценители красоты, и мы просто физически Страдаем от его присутствия в мире. Мы Страдаем и для Великого Равновесия должны заставлять страдать его. Великая Справедливость требует соблюдения Равновесия: мы не имеем права всегда получать удовольствие. Как неопровержимо доказали исследования, Великая Справедливость сама рождает таких, как он, чтобы явить себя миру. Он и его гнусная порода тоже страдают, но их страдания не сравнимы с нашими Страданиями: ведь нас гораздо больше, и каждый из нас Страдает от каждого из них, и поэтому Страдания наши невыносимы. Да и страдают они не так, как мы, их чувства каменеют со временем. Их приучают к своей мерзкой жизни сызмала, пока родители до десяти лет вынуждены подготавливать их к недостойному будущему. О бедные, бедные! Невыносимо думать, что им так жестоко не повезло, да еще в такой деликатной и возвышенной области, как родительство! А ведь никто, увы, не застрахован от такого ребенка. Если Великая Справедливость пожелает, чтобы вы были наказаны за свои будущие грехи, если не найдется иных способов сохранить Великое Равновесие, то. у вас родится нечестивец.

Но выбора нет, Равновесие должно быть соблюдено, и пусть уж страдают такие, а не мы. Чем больше будут страдать они, тем спокойнее будет жизнь каждого из нас. Но это сущая безделица, даже ерунда, главное — тем быстрее восстанавливается Великое Равновесие, а для этого мы готовы на все.

В нашей деревне он такой один. Некоторым деревням повезло, у них нет ни одного нечестивца. Ну а некоторым не повезло больше, чем нам. Нечестивцев, появившихся на свет в городах, по достижению десяти лет расселяют по деревням в соответствии с правительственным графиком. А графики, к несчастью, не учитывают, есть ли уже такое в деревне. Мы своего одного еле терпим, а как же они, несчастные, справляются? Какие муки. Только мысли о Великой Справедливости и Великом Равновесии могут поддержать в такой жизни.

Свои негодяи особенно оскорбительны. Чужого ненароком встретишь, иногда даже и не плюнешь, просто отвернешься, как будто не заметил. Да простит меня Великая Справедливость, не всегда хватает сил держаться на должном уровне.

Сейчас ему двадцать три, жить ему осталось около двух лет. За два дня до того, как ему исполнится двадцать пять, он умрет. Так рассчитано, ведь это так омерзительно, что они цепляются за свою никчемную жизнь, считают года до смерти. Ужасно. Поэтому приходится заставлять их жить с осознанием того, что до двадцатипятилетия они не дотянут всего два дня, и у них никогда не будет даже первого и единственного юбилея.

Когда он умрет, мы встретим его смерть Очистительным Смехом, его жалкое желание дожить до двадцать пятого дня рождения будет уравновешено и после очищения в нижних отделах ада он будет навечно успокоен, то есть Милостиво Уничтожен.

Вот и сейчас он вприпрыжку торопится к лесу, к своему временному спасению, и пытается отвернуться от наших плевков. Он уже не так быстр, как раньше, но и сумка с мелками за плечами уже не тяжела. Когда он остался один и впервые вышел за дверь с жизненным запасом мелков за плечами, он шел согнувшись. Не знаю, был ли это самый тяжкий день его жизни, мне к счастью, не приходилось разговаривать с этими, но ему было страшно. Это позорное чувство, недостойное даже десятилетнего, легко читалось на его лице. Он даже и не пытался скрыть его — нечестивцы не знают Приличий, родители не имеют права учить их Приличиям, а Внутреннего Благородства, присущего нам, у этой породы нет. Более того, у него на глазах были слезы. Позорнее слез для нас ничего нет — ведь плачут только Предатели и Трусы. Наша система Воспитания включает несколько лет тренировок по сдерживанию омерзительных рефлексов. Это трудно, но мы справляемся, мы обязательно справляемся. В самых тяжких случаях применяются медикаменты, и только в редчайших случаях применяется Очистительный Смех.