По воле их

Пахло деревом, железом, тяжелым, горьковатым запахом железа, почему-то каким-то растительным маслом, немытым и очень давно, телом, но все забивал запах зверя, исходивший от плаща подошедшего к нему первым за весь долгий день, человека.

Запахло смертью. Объяснить почему, он бы не смог — это был просто факт, который пришел ему в голову. Гигант присел рядом с ним на корточки, затем вытащил из ножен, висевших на широченном поясе, длинный, непривычной формы, нож. Подумал, посмотрел на нож, на Джека, что-то громко проговорил, словно спрашивая сам себя, но язык был нищему не знаком.

«Псих. Убьет просто так. Или какой-то обожравшийся жизни биржевой игрок, который играет в воина древности и приносит жертвы». В Вечном Городе сумасшествие было на любой вкус, подставляй голову! Да и наркота любая, хоть под цвет глаз.

Брови чудовища сошлись к переносице, острая морщина врезалась в кожу, он встал и за шиворот, легко, как котенка, поднял нищего над землей, глядя почему-то ему на ноги. Что он там думал увидеть? Ноги?

Бородач снова проговорил что-то, но угрозы или злости в голосе не было. Он посадил Джека, откуда взял, а затем, прислонив к стене свою жуткую секиру, сунул руку за пояс.

В следующий миг на ноги Джека упал пухлый бумажник, дорогущей, мягкой кожи. Тяжеленная ладонь на миг хлопнула его по плечу, заставив согнуться, а затем человек развернулся и двинулся в сторону призывно горевшего в наступающей темноте огнями, бара.

— Мистер! — Крикнул Джек, — я бы не ходил в этот бар, там очень… Нехорошая публика… — И Джек знал, что говорил. Человек даже не замедлил шага, сложно было бы и сказать, слышал он обалдевшего Джека или нет.

Сам по себе бумажник стоил долларов триста-четыреста, тут Джек ошибиться не мог — похожий он видел у больших боссов и, ради интереса, узнавал их стоимость. Внутри оказались полторы тысячи долларов сотенными, немного мелочи, две карточки и водительские права на имя некоего Дж. Ф. Рокуелла, судя по фото, бывшего черным. Права нищий разумно уронил в решетку слива, неподалеку от себя, а бумажник сунул за пазуху. Полторы тысячи, плюс бумажник, плюс карточки… Он не понимал, что произошло. Потом понял, остро и бесповоротно — чудо. Чудо, что снова поменяет его жизнь. А что до костюма человека, который походя творит чудеса — как же он забыл! Ведь на носу Хэллоуин! Просто странный человек решил начать его праздновать чуть раньше. На несколько дней. И слава Богу! Это было самое искреннее «Слава Богу!», прозвучавшее за этот день на этом участке земли на планете Земля.

Он оказался прав, решив, что свершилось чудо, самое же странное, что в лучшую сторону — случай редкий, почти беспрецедентный, он выжил и вернулся в мир людей, в тот самый социум, что упорно его не хотел видеть. Но до мелкого торговца чаем и кофе мир снизошел.

Но что Вечному Городу до таких мелочей, как чудо в жизни нищего, вновь ставшего человеком, который понимает, что такое счет за газ, свет, воду и электричество, налоги и прочее великолепие цивилизации, мощнейшей, что знала эта планета!

Меньше, чем просто вообще ничего.

Что делать с зелеными бумажками в плоском мешочке, Гундер не знал, а потому сунул за пояс просто так, не думая. Встретив же нищего, который и впрямь оказался калекой, что Гундер проверил, пообещав тому на самом деле отрезать ноги, буде они окажутся, он решил, что тот, как человек местный, сообразит, как применять этот мусор, который не годился вообще ни на что. Да и не нищему выбирать, что ему кинули. Не убили — и спасибо.

Желтолицых и настолько узкоглазых маленьких людей Гундер еще не видел, а потому, здраво рассудив, что свободным человеком это странное создание быть не может, ухватил его за воротник и поднес к лампе, чтобы получше рассмотреть. Тот что-то потешно и протестующе завопил, а Гундер расхохотался, разжимая пальцы. Забавное существо. Он отвернулся от шмякнувшегося на четвереньки, человечка, признав, что тот, все же, человек, да и забыл о нем.

Но маленький человечек рассвирепел, казалось, не на шутку, он что-то кричал в спину огромному белому человеку, обряженному в меха и кожу, словно не замечая огромного топора, который тот прислонил к стойке рядом.

Старик-вьетнамец, сидевший в самом дальнем и темном углу бара, негромко молвил: «Хо!», явно обращаясь к раскричавшемуся соплеменнику. Как старик надеялся покрыть гам и шум, царившей в баре — а черт его знает, он просто сказал, нимало не сомневаясь. И молодой человечек, что послужил предметом научных изысканий Гундера, обернулся. Поняв, что его позвал дядя, он ожег на прощание спину огромного ублюдка злобным взглядом и побежал на зов.

— Не обижайся на этого человека, Хо, — сказал старик-вьетнамец, покуривая трубку с длинным чубуком и маленькой чашкой для табаку, — я уверен, что он не хотел тебя оскорбить.

— Но, дядя Чин, он поднял меня к свету, как обезьянку!