Груз N…

Ведь он вряд ли бы специально для этого случая сделал эти рога и одел их себе на голову. Да это было бы абсурдом, но и то, что он пришелец или мутант то же абсурд, хотя… А действительно, абсурд ли это? Наверное, его вряд ли бы взяли в армию, если бы знали, что он мутант, тем более такой. Да, такие вещи не скроешь, с такими мутациями ему надо было жить в Чернобыле, и не уезжать после аварии на атомной станции. Но, судя по прессе, так никто не поступил, и даже если бы поступил, то он, я в этом уверен, давно бы был мертв от облучения, или хотя бы светился в темноте, а этого за ним никто не замечал. А это значит, что он вряд ли мутант. Тогда остается только одно. Он — пришелец из космоса. Бред. Мне никто не поверит, но с другой стороны, рога ведь он никуда не денет, а вряд ли ему захочется их спилить. Но какой смысл пришельцу расстреливать грузчиков, которые о нем даже не догадываются?! Груз. Опять тот чертов груз! Да это только из-за него, ведь как он трясся, когда мы ставили этот ящик, будто бы там что-то могло расколоться от небольшого удара. А что там могло расколоться, ну не оружие же, склянки с химикатами, но для этого есть специальные контейнеры, и нас вряд ли бы пригласили бы на разгрузку. Куриные яйца там что ли, и я усмехнулся. Стоп! А если это не куриные,… а яйца пришельцев? Конечно, это глупо звучит, но если он пришелец, мы же все равно не знаем, как они размножаются, может они яйцекладущие, а может там их коконы, а может там был пришелец! Нет, это вряд ли, хотя … кто знает наверняка кроме него? Генерал! Я уверен, он знает содержимое груза. Но тогда он то же возможно пришелец. С другой стороны, военные могли обнаружить эти яйца (пусть будут яйца, а не коконы) ну скажем,… ну,… в общем,… где-нибудь. А поскольку, я в этом уверен, они отличались от обычных, военные решили их исследовать. А раз они там оказались, то вполне вероятно, что туда их поместили пришельцы. Ну конечно! Они следили за яйцами, а потом сумели проникнуть в окружение военных и решили перехватить груз! Я был доволен собой.

Я попытался пошевелить руками, но наручники не давали сделать мне этого, а значит, мне еще долго придется испытывать эту боль от затекших рук и ног, которые были тоже привязаны к кровати.

— Сестра! Сестра!

Не прошло и полчаса, как она появилась в палате. Ее вид показывал, как она меня ненавидит и как я ей отвратителен.

— Че надо! — сказала она пренебрежительным голосом.

— Дайте мне утку.

Сестра развернулась и вышла.

— Гадина! Мне что, сраться под себя что ли?! — подумал я, но был не прав. По-видимому, она решила, что лучше дать мне утку, чем дышать потом целый день моими «ароматами».

— Держи! — сказала она и протянула мне ее.

— Сестричка, ну раз ты здесь, помоги мне в этом не легком деле, а то, как видишь, у меня руки заняты.

С видом полного отвращения она стала стягивать с меня штаны.

— Дальше, дальше, сестричка, — язвил я.

Она посмотрела на меня испепеляющим взглядом, но продолжила, потом засунула утку под меня.

— Подождите не много, я сейчас, — сказал я с издевкой, на что она отвернулась.

Когда я закончил, я сказал: «Забирайте!» Она вытащила утку из-под меня и пошла с ней прочь.

— Эй, а штаны?

— Ты что боишься, что тебя изнасилуют? — сказала она, удаляясь с чувством удовлетворенной мести.

На следующий день явились солдаты из незнакомого мне взвода.

— Вставай!

— Что случилось?

— Тебя ждет трибунал.

Они отвязали мне руки, но вместо них надели наручники. Потом отвязали мне ноги и поставили меня на пол и заставили одеть штаны. Так, в сопровождении двух охранников я, по сути дела, отправился на казнь.

— Хотя… — думал я. — Может мне поверят, если объясню в чем дело, ведь я не виноват! В конце концов, у того пришельца были зеленые рога, а их он вряд ли станет спиливать. Решено, я им все расскажу, ведь, что же я еще могу сказать в свое оправдание?

Наконец, я прибыл на трибунал. Меня вывели в центр, и двое солдат продолжали стоять рядом со мной. Я чувствовал, что если я хотя бы просто резко дернусь, они всадят в меня, если и не всю обойму, то хотя бы половину.

— Вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве восьми солдат и попытке убийства офицера. Вы можете хоть как-нибудь оправдать свой поступок?

Вопрос, конечно, был скорее риторический, но я решил сказать.

— Да, — на лицах моих «палачей» отразилось крайнее возмущение, что я еще позволяю себе оправдываться, а это значит, что если их не устроят мои доводы, то меня ждет участь похуже смерти. — Я не убивал их, и на офицера я тоже не нападал.

На их лицах я видел совсем не скрываемую ненависть, и тогда я понял, если я не замолчу, то договорить они мне потом не дадут.

— Я не мог их убить, ведь у меня не было оружия. Оружие было только у одного из нас — у того офицера, которого, как вы обвиняете меня, я пытался убить.