Войны телепузиков

Вскоре, однако, выяснилось, что сделал он это зря. Хапанова хоть и помогала директору в «прокрутке» денег, но солидную долю прибыли забирала себе. За риск, как она нагло утверждала у него в кабинете, куда он эпизодически вызывал дурную бабу для отчёта о реализации очередной «левой схемы» — и последующего разноса за «долю малую», прошедшую мимо его кармана. Давид Карпович скрипел зубами, срывал злость на подвернувшихся под руки сотрудников, но терпел. Потом, правда, попривык. Сжился. Да и рисковать не хотелось, если честно. Ибо Хапанова была тёткой злой, склочной и с натурой — совершенно сучьей. Такая вложит не задумываясь! А оно ему — надо? Не-е-т, такого ему совсем не надо! С подобной сволотой лучше не ссориться… Обезопасив себе тылы столь «надёжными» кадрами, «Наша Диарея» теперь мог совершенно спокойно, не обращая большого внимания на коллектив, сосредоточиться на главном и любимом деле. А именно — зарабатывании денег. Для себя, любимого. Благо его положение, как руководителя известной (и — крупнейшей!) в области телекомпании, позволяло крутить простенькие, но зато приносящие неплохой ЛИЧНЫЙ ДОХОД финансовые операции. И любой «левак» (пусть и копеечный!) сотрудников в обход его персоны, воспринимался Давидом Карповичем, как покушение на собственный кошелёк. И посему карался с жестокостью неимоверной — вплоть до увольнения непокорного! Дабы остальным неповадно было. После эпохального «серпентария» народ очень быстро понял, что «Гиеныч» отнюдь не шутил, предрекая родному коллективу драконовские меры повышения дисциплины и творческого труда. Андрей Вениаминович взялся за дело с лихостью, достойной иного барина времён крепостного права. Для начала он выжил двух замов, опытных и давно работающих в информации журналистов, и поставил на их место своих подружек. Обе оказались под стать «Гиенычу» — и за столь стремительное возвышение готовы были на всё, только чтобы удержаться у власти. А ведь когда-то это были милые и добрые сотрудницы, сторонившиеся всех и всяческих конфликтов на родном предприятии и с почтением взиравшие на битвы кланов «старой телевизионной гвардии». Ведущая Гелена Шагова (названная так в честь любимой певицы своего папы — Гелены Великановой) хоть и не могла похвастаться особым умом, но зато была очаровательной женщиной, идеально подходящей для работы «в кадре». Она жила без мужа, которого бросила ради любовника — крупного чиновника городской администрации — богатого и щедрого. Впрочем, их роман длился недолго. Красавец брюнет — главный по культуре в областном центре, очень скоро охладел к разменявшей тридцатилетний рубеж теледиве — и поскорее сменил её на свою молоденькую секретаршу. Так что Гелена, не жалуясь на судьбу, теперь одна тянула на себе дочку — пятилетнюю умницу Юлечку, особыми амбициями не страдала и вообще считалась на «Горе» надёжным товарищем, к которому всегда можно прийти и поплакаться в жилетку. При случае, могла и хай поднять, но настучать начальству — ни-ни! Тогда ещё она этим пороком не страдала. Вторую — Надежду Лаховскую, женская часть телекомпании откровенно жалела. «Бедняжка! — вздыхали матёрые волчицы «голубого экрана», с сочувствием взирая на девицу. — Вы только гляньте-то, как девка истощала… Небось, бедствует, милая, есть приходиться нечасто… Может, деньжат для неё подсобрать?» И действительно, выглядела девонька преотвратно. В отличие от рубенсовских форм своей подружки Гелены, Наденькина фигура напоминала высохшего таракана. А главным — и единственным достоинством её, будто слепленного из сплошных острых углов лица, были глаза, слегка раскосые, но с такой глубиной, что любой мужчина, заглянувший в них, мог утонуть там навсегда. И если бы не нервная конституция женщины и её неудержимый словесный понос, то в неё бы влюблялись постоянно. Ротами и батальонами. Но, как ни странно, Наденька хранила верность своему супругу — отставному шпиону, провалившемуся на Западе и высланному на Родину властями страны пребывания. В краю милых сердцу берёз и отеческих осин проштрафившегося «Штирлица» приняли неласково, но виду не подали — пожали руку, поблагодарили за службу и по-быстрее спровадили вон, положив грошовую пенсию. Другой бы на его месте впал в лютую депрессию, возненавидел всё и вся, да и подсел бы потом на стакан, но не таковский был парень Тима Лаховский. Заложил автомобиль — новенький «мерседес», подарок тестя на день рождения, взял кредит в банке и открыл ночной клуб «Каунтерспай», немедленно прозванный пафосной молодёжью города — «Конторой». Заведение довольно быстро стало самым популярным местом отдыха, регулярно приносило своему хозяину неплохие доходы — и года Тимофею вполне хватило, чтобы «отбить» и кредит, и вернуть назад свою машину, и ещё немножко валюты отложить на «чёрный день». А ещё через полгода Тима сменил «мерседес» на новенький джип «Лексус» и престал комплексовать по поводу ухода из своего ведомства «рыцарей плаща и кинжала». В нём проснулся хваткий бизнесмен. Иное дело его благоверная.