Добавить в моё избранное
65 мин, 22 сек 10840
— Во-первых, это святое золото, освещенное, во-вторых, церковное…
— А в-третьих? — с интересом спросил уже я.
— А третьему не дано! — запальчиво выпалила она догмат логики, вместе со мной ошалелыми глазами глядя на картину как раз с тремя персонажами с золотыми монетами над головой. — Боже, прости мне язык враг мой, и этого вражину прости, искусителя…
— О, нет, и тут кусаются! — испугано завертел я головой, заметив вдруг искусанное до крови тело, висящее на кресте. — Боже, а что же вы сделали с его головой? Неужели и он?… Да-да, мне примерно так и казалось, что так он и уходит из меня, когда я сходил с него, было так больно… Почему же он не сойдет тогда и с этого креста за одним?
— С креста не сходят, а восходят, — уже уголком рта бурчала дама, взглядом следя за бородатым мужчиной, но тоже в черном платье, правда в шапочке, а не в кепке, появившимся из других, уже сплошь золотых дверей с золотым же крестом на груди, ну, чуть пониже, на солнечном как раз сплетении…
— Да, я помню, помню… Дом восходящего солнца, конечно… Я ведь поэтому и зашел сюда, потому что оно еще до креста не добралось, чтобы окончательно взойти, — спешно соглашался я с ней, потому что из-за нашего разговора не слышал, что тот говорил стоящим впереди старушкам и женщинам в квадратных платках. — Раз восходят с креста, тогда понятно, зачем там наверху такой широкий купол, из-за которого ему можно взойти только в последний момент… Но, однако, тогда почему он хотя бы не взойдет с него, зачем же мучить человека?
— Какие-то проблемы, братья и сестры? — спросил тот мужчина, неожиданно оказавшись перед нами, и, видимо, сравнивая свою шапочку с моей кепкой.
— Батюшка, этот искуситель спрашивает, почему же Господь то не сойдет, а то не взойдет с креста, — склонив голову, словно что-то разглядывая на мозаичном полу, бормотала уже виновато моя недавняя обличительница.
— Извините, дедушка, но это вовсе не я искусал, я сам даже сбежал с вернисажа от такого искуса, почему мне и этого господина искусанного стало жаль, вот я и спросил, — не мог я не оправдаться, такой уж у того был взгляд, а каков был рот, из-за бороды не было видно, только две крошки я и заметил, да одну красную капельку, словно он тоже…
— Ну, взошедшего Господа не дано видеть простым смертным, но кому помнить о страстях Христовых все равно не помешает, за нас страдал ведь спаситель, избавитель и от наших искушений, — мягко отвечал тот, уже странно посматривая на меня, словно я и впрямь могу укусить, видимо, поэтому и протягивая мне белую корочку. — Утешьтесь… духом, ибо ваше есть царствие небесное…
— Спасибо, хотя… не здесь же есть… А про него вы точно заметили, всегда ведь страдаешь за кого-то, из-за кого-то, хотя и по собственной глупости, — вздохнув и спрятав корочку в руке, поддержал его я, отчего та дама еще ниже склонилась, словно уже нашла, но поднять все же стеснялась. — Но, знаете ли, дедушка, после того, как я сам сошел все-таки, а не взошел, потому что не с креста, а с сумой, то из-за отсутствия и глупости, покинутой мной вместе с тем самым, я уже не страдал, но сегодня… Мне даже просто больно смотреть на него, у меня прямо вот здесь и вот здесь, ну, и здесь тоже — такая боль, что и таблетки не помогут, хоть их все равно нет, черт сожрал, видимо…
— Свят, свят, свят! — испугано пробормотала дама в черном, видимо, и пожалев черта.
— Что ж, отрок, сопереживание Господу — это тоже почти вера, Господь и таким образом нисходит до нас, даже и в этой корочке, — спокойно продолжал тот, странно лишь поглядывая на мои ладони, которые и впрямь словно кто-то уже прокусил, а на одной даже кровь выступила и уже почти засохла, из-за чего мне пришлось спрятать корочку уже среди слов во рту. — Покажите-ка, покажите-ка! Сестра… Сестра! Что с вами? Позовите же дьякона…
— Я же говорил ей, что это не я, что это и меня кто-то укусил, — я уже не на шутку испугался еще и дьякона какого-то, чье имя мне вдруг напомнило нечто, тоже кусающееся… — Нет, вы извините, но я тогда и отсюда должен бежать поскорее, раз я даже искусство бросил из-за этого, хотя и без ума мог бы вполне предаваться там искусам, как и другие…
— Отрок, куда же вы?! Это же стигматы! — воскликнул мне тот вслед, но я уже с трудом раскрывал эти тяжеленные двери, в момент чего меня опять кто-то цапнул за больное место зубами гвоздей…
— Что вы, что вы, никаких больше стихов, никаких матов, раз это теперь одно и то же! — пообещал я ему сквозь щель кусающихся дверей, бросив последний взгляд коллеге по путешествиям…
На улице мне пришлось подальше отойти от церкви, чтобы увидеть, как солнце восходит с креста, слегка перечеркнувшего его черненькими уже линиями, что еще можно было разглядеть, поскольку оно было не таким горячим, не жгло еще глаза стыдом за все увиденное.
— А в-третьих? — с интересом спросил уже я.
— А третьему не дано! — запальчиво выпалила она догмат логики, вместе со мной ошалелыми глазами глядя на картину как раз с тремя персонажами с золотыми монетами над головой. — Боже, прости мне язык враг мой, и этого вражину прости, искусителя…
— О, нет, и тут кусаются! — испугано завертел я головой, заметив вдруг искусанное до крови тело, висящее на кресте. — Боже, а что же вы сделали с его головой? Неужели и он?… Да-да, мне примерно так и казалось, что так он и уходит из меня, когда я сходил с него, было так больно… Почему же он не сойдет тогда и с этого креста за одним?
— С креста не сходят, а восходят, — уже уголком рта бурчала дама, взглядом следя за бородатым мужчиной, но тоже в черном платье, правда в шапочке, а не в кепке, появившимся из других, уже сплошь золотых дверей с золотым же крестом на груди, ну, чуть пониже, на солнечном как раз сплетении…
— Да, я помню, помню… Дом восходящего солнца, конечно… Я ведь поэтому и зашел сюда, потому что оно еще до креста не добралось, чтобы окончательно взойти, — спешно соглашался я с ней, потому что из-за нашего разговора не слышал, что тот говорил стоящим впереди старушкам и женщинам в квадратных платках. — Раз восходят с креста, тогда понятно, зачем там наверху такой широкий купол, из-за которого ему можно взойти только в последний момент… Но, однако, тогда почему он хотя бы не взойдет с него, зачем же мучить человека?
— Какие-то проблемы, братья и сестры? — спросил тот мужчина, неожиданно оказавшись перед нами, и, видимо, сравнивая свою шапочку с моей кепкой.
— Батюшка, этот искуситель спрашивает, почему же Господь то не сойдет, а то не взойдет с креста, — склонив голову, словно что-то разглядывая на мозаичном полу, бормотала уже виновато моя недавняя обличительница.
— Извините, дедушка, но это вовсе не я искусал, я сам даже сбежал с вернисажа от такого искуса, почему мне и этого господина искусанного стало жаль, вот я и спросил, — не мог я не оправдаться, такой уж у того был взгляд, а каков был рот, из-за бороды не было видно, только две крошки я и заметил, да одну красную капельку, словно он тоже…
— Ну, взошедшего Господа не дано видеть простым смертным, но кому помнить о страстях Христовых все равно не помешает, за нас страдал ведь спаситель, избавитель и от наших искушений, — мягко отвечал тот, уже странно посматривая на меня, словно я и впрямь могу укусить, видимо, поэтому и протягивая мне белую корочку. — Утешьтесь… духом, ибо ваше есть царствие небесное…
— Спасибо, хотя… не здесь же есть… А про него вы точно заметили, всегда ведь страдаешь за кого-то, из-за кого-то, хотя и по собственной глупости, — вздохнув и спрятав корочку в руке, поддержал его я, отчего та дама еще ниже склонилась, словно уже нашла, но поднять все же стеснялась. — Но, знаете ли, дедушка, после того, как я сам сошел все-таки, а не взошел, потому что не с креста, а с сумой, то из-за отсутствия и глупости, покинутой мной вместе с тем самым, я уже не страдал, но сегодня… Мне даже просто больно смотреть на него, у меня прямо вот здесь и вот здесь, ну, и здесь тоже — такая боль, что и таблетки не помогут, хоть их все равно нет, черт сожрал, видимо…
— Свят, свят, свят! — испугано пробормотала дама в черном, видимо, и пожалев черта.
— Что ж, отрок, сопереживание Господу — это тоже почти вера, Господь и таким образом нисходит до нас, даже и в этой корочке, — спокойно продолжал тот, странно лишь поглядывая на мои ладони, которые и впрямь словно кто-то уже прокусил, а на одной даже кровь выступила и уже почти засохла, из-за чего мне пришлось спрятать корочку уже среди слов во рту. — Покажите-ка, покажите-ка! Сестра… Сестра! Что с вами? Позовите же дьякона…
— Я же говорил ей, что это не я, что это и меня кто-то укусил, — я уже не на шутку испугался еще и дьякона какого-то, чье имя мне вдруг напомнило нечто, тоже кусающееся… — Нет, вы извините, но я тогда и отсюда должен бежать поскорее, раз я даже искусство бросил из-за этого, хотя и без ума мог бы вполне предаваться там искусам, как и другие…
— Отрок, куда же вы?! Это же стигматы! — воскликнул мне тот вслед, но я уже с трудом раскрывал эти тяжеленные двери, в момент чего меня опять кто-то цапнул за больное место зубами гвоздей…
— Что вы, что вы, никаких больше стихов, никаких матов, раз это теперь одно и то же! — пообещал я ему сквозь щель кусающихся дверей, бросив последний взгляд коллеге по путешествиям…
На улице мне пришлось подальше отойти от церкви, чтобы увидеть, как солнце восходит с креста, слегка перечеркнувшего его черненькими уже линиями, что еще можно было разглядеть, поскольку оно было не таким горячим, не жгло еще глаза стыдом за все увиденное.
Страница
6 из 17
6 из 17
