— Папка, а папка, а куда ночью солнце заходит?
Добавить в моё избранное
59 мин, 41 сек 10875
— Хрен его знает!
— Папка, а что с людьми после смерти делается?
— Хм, да хрен его знает!
— А церкви кто придумал?
— Да откуда мне знать!
— Сына, ты чего к батьке пристал, — одернула ребенка грузная, плотная женщина с красными щеками в свободном сарафане, украшенном цветами.
— Не тронь Пелагея, а то кто кроме меня про окружающий мир расскажет! Спрашивай сын!— мужик поправил шапку и потянул стремена, отчего полудохлая лошаденка поскакала еще быстрее.
— А что будет, если в нашу деревню коммунисты придут?
— Ох, сына, откуда такие вопросы? Ну что будет, ничего не будет!
— А если, мертвые начнут из могил вставать?
— С чего ты это взял?— удивленно спросил отец, и его брови невольно приняли форму дуги.
— Батюшка Митрофан сказывал, и еще говорил, что коммунисты от самого сатаны дела свои делают!
— Замолчи, леший ты эдакий, Боженька услышит, накажет! — мамка дала ребенку оплеуху, и потуже затянула платок, — а коммунисты нам мельницы вернули, что дядька Никодим — жид проклятый забрал. И жизнь хорошую обещают. Сиди молча, скоро деревня.
Лошадь с телегой свернула с лесной дороги к деревне. Проезжая мимо, изредка на полях появлялись стога сена, люди таскали навоз и перекапывали землю, готовя ее под пашню. Мельники таскали мешки с мукой в близлежащие амбары. И где-то на расстоянии версты виднелись дома деревни «Большой разрушинск».
— Папка, а зачем мы на кладбище те ямы раскапывали…
Емельян Воробьев еще долго ворочался на печи с боку на бок, пока облезлая кошка Муся не укусила его за палец. Громко выругавшись, Емеля опустил сначала одну, после другую ногу и нехотя слез с высокого уровня печи. Старая сморщенная бабушка преклонных лет уставилась на своего нерадивого внука, что бездельничал вторую неделю после того, как местный хозяин Никодим заграбастал себе мельницу на пригорке.
— Внучек, молочко будешь?
Крупный и довольно плотный парнишка с золотистыми, как солнечный день волосами, подтянутый весь, статный и веснушками по всему лицу, разодрал один глаз и промолвил:
— Бабуль, мяска бы!
— Эх, Емелюшка, откуда у нас мяско, коровку бандиты увезли, а на базар не пойдешь, денег нет. Только вот хлебушка соседка принесла и молочка!
— Ба, вот так все жизнь и проходит, в нищете или помойке!
— Ты чего это говоришь, побойся Бога! Это Боженька решает, как жить нам, и значит провинили мы перед ним в чем-то.
— Да не о том я бабуля, я к красным пойду! Они мне пальто выдадут и буденовку подарят, а я для них буду белых убивать!
— Свят! Свят!— залепетала бабушка, и приподнялась с табуретки, — стрелять удумал, и кого людей, опомнись Емеля, добром это не кончится. Лучше на печи сиди.
— Да нет бабушка, я решил, слишком долго на твоей шее сидел, хлеб ел, пойду я в Москву к Ленину записываться, солдатом стану, а там и тебя пристрою куда нибудь, не боись не пропаду.
Емельян доел кусок хлеба запил его еще парным молоком и пошел в сени за лаптями. На стене в сенях висели сушеные грибочки на веревке. Ох, какие грибочки делала бабушка Прасковья: и подосиновики, и опята, и сыроежки и король грибов Белый гриб, все это сушила, замачивала, мариновала, как никто другой. Кормила она своего подрастающего внука, и учила, какие грибы полезные, а какие обходить надо. Знатная была грибница! Над дверью, как и полагается, висела подкова на счастье, оброненная некогда лошадью, которая была запряжена в телегу проезжего повара Петра Салыги. Что и говорить суеверные люди, хоть и иконы в каждом углу. Емеля поправил немного изорвавшуюся рубаху, затянул потуже пояс и посмотрел в последний раз на свою любимую бабку.
— Не печалься, бабушка, денег заработаю и тебя с собой возьму, и Наташку свою. Пусть не думает, что я только ворон гонять могу, я всем вам докажу, что и Емельян Воробьев способен на многое, — он обнял бабу Прасковью и вышел за дверь.
Солнечный день своими прекрасными теплыми лучами ударил Емелю в глаза, зажмурившись, Емеля, сошел с крыльца. «Эх, и день за меня радуется» произнес он.
Где-то вдали крутились лопасти ветряных мельниц, напоминающие Емеле сказочного монстра из книги Сервантеса о Дон Кихоте, ух не выговоришь! И пошел он, ох далеко пошел, через лес, через речку в Москву, к самому Ленину.
— Батька, грех это — мертвого человека из земли выкапывать, пущай там и лежит, — сынок прижался к стенке сарая, поглядывая на отца своими маленькими глазенками.
— Не говори ничего сынок, ты все позже поймешь, чем обернется все это, если коммунисты сюда придут и его останки найдут, — отец указал на мешок, измазанный грязью и соломой лежавший около погреба.
— Папа, Боженька не велит тревожить мертвых.
— Это не мы, это коммунисты их тревожить будут.
— Папка, страшно мне.
— Папка, а что с людьми после смерти делается?
— Хм, да хрен его знает!
— А церкви кто придумал?
— Да откуда мне знать!
— Сына, ты чего к батьке пристал, — одернула ребенка грузная, плотная женщина с красными щеками в свободном сарафане, украшенном цветами.
— Не тронь Пелагея, а то кто кроме меня про окружающий мир расскажет! Спрашивай сын!— мужик поправил шапку и потянул стремена, отчего полудохлая лошаденка поскакала еще быстрее.
— А что будет, если в нашу деревню коммунисты придут?
— Ох, сына, откуда такие вопросы? Ну что будет, ничего не будет!
— А если, мертвые начнут из могил вставать?
— С чего ты это взял?— удивленно спросил отец, и его брови невольно приняли форму дуги.
— Батюшка Митрофан сказывал, и еще говорил, что коммунисты от самого сатаны дела свои делают!
— Замолчи, леший ты эдакий, Боженька услышит, накажет! — мамка дала ребенку оплеуху, и потуже затянула платок, — а коммунисты нам мельницы вернули, что дядька Никодим — жид проклятый забрал. И жизнь хорошую обещают. Сиди молча, скоро деревня.
Лошадь с телегой свернула с лесной дороги к деревне. Проезжая мимо, изредка на полях появлялись стога сена, люди таскали навоз и перекапывали землю, готовя ее под пашню. Мельники таскали мешки с мукой в близлежащие амбары. И где-то на расстоянии версты виднелись дома деревни «Большой разрушинск».
— Папка, а зачем мы на кладбище те ямы раскапывали…
Емельян Воробьев еще долго ворочался на печи с боку на бок, пока облезлая кошка Муся не укусила его за палец. Громко выругавшись, Емеля опустил сначала одну, после другую ногу и нехотя слез с высокого уровня печи. Старая сморщенная бабушка преклонных лет уставилась на своего нерадивого внука, что бездельничал вторую неделю после того, как местный хозяин Никодим заграбастал себе мельницу на пригорке.
— Внучек, молочко будешь?
Крупный и довольно плотный парнишка с золотистыми, как солнечный день волосами, подтянутый весь, статный и веснушками по всему лицу, разодрал один глаз и промолвил:
— Бабуль, мяска бы!
— Эх, Емелюшка, откуда у нас мяско, коровку бандиты увезли, а на базар не пойдешь, денег нет. Только вот хлебушка соседка принесла и молочка!
— Ба, вот так все жизнь и проходит, в нищете или помойке!
— Ты чего это говоришь, побойся Бога! Это Боженька решает, как жить нам, и значит провинили мы перед ним в чем-то.
— Да не о том я бабуля, я к красным пойду! Они мне пальто выдадут и буденовку подарят, а я для них буду белых убивать!
— Свят! Свят!— залепетала бабушка, и приподнялась с табуретки, — стрелять удумал, и кого людей, опомнись Емеля, добром это не кончится. Лучше на печи сиди.
— Да нет бабушка, я решил, слишком долго на твоей шее сидел, хлеб ел, пойду я в Москву к Ленину записываться, солдатом стану, а там и тебя пристрою куда нибудь, не боись не пропаду.
Емельян доел кусок хлеба запил его еще парным молоком и пошел в сени за лаптями. На стене в сенях висели сушеные грибочки на веревке. Ох, какие грибочки делала бабушка Прасковья: и подосиновики, и опята, и сыроежки и король грибов Белый гриб, все это сушила, замачивала, мариновала, как никто другой. Кормила она своего подрастающего внука, и учила, какие грибы полезные, а какие обходить надо. Знатная была грибница! Над дверью, как и полагается, висела подкова на счастье, оброненная некогда лошадью, которая была запряжена в телегу проезжего повара Петра Салыги. Что и говорить суеверные люди, хоть и иконы в каждом углу. Емеля поправил немного изорвавшуюся рубаху, затянул потуже пояс и посмотрел в последний раз на свою любимую бабку.
— Не печалься, бабушка, денег заработаю и тебя с собой возьму, и Наташку свою. Пусть не думает, что я только ворон гонять могу, я всем вам докажу, что и Емельян Воробьев способен на многое, — он обнял бабу Прасковью и вышел за дверь.
Солнечный день своими прекрасными теплыми лучами ударил Емелю в глаза, зажмурившись, Емеля, сошел с крыльца. «Эх, и день за меня радуется» произнес он.
Где-то вдали крутились лопасти ветряных мельниц, напоминающие Емеле сказочного монстра из книги Сервантеса о Дон Кихоте, ух не выговоришь! И пошел он, ох далеко пошел, через лес, через речку в Москву, к самому Ленину.
— Батька, грех это — мертвого человека из земли выкапывать, пущай там и лежит, — сынок прижался к стенке сарая, поглядывая на отца своими маленькими глазенками.
— Не говори ничего сынок, ты все позже поймешь, чем обернется все это, если коммунисты сюда придут и его останки найдут, — отец указал на мешок, измазанный грязью и соломой лежавший около погреба.
— Папа, Боженька не велит тревожить мертвых.
— Это не мы, это коммунисты их тревожить будут.
— Папка, страшно мне.
Страница
1 из 18
1 из 18
