Черная заря коммунизма

— О, Господи! Да как же так, а тело, тело, куда вы дели?

— Мы его здесь неподалеку в болотах утопили, теперь красные до него не доберутся. Непобедимая красная армия, не годна по земле христианской ходить.

— Ленин найдет способ, провести ритуалы. А что если он своими силами все сделает, без Игната? Он тоже сильный!

— Не думаю, Пелагея, он умный но…

— Тс, Василек идет! Тебе чего сыночка? — мать приняла Василька, и провела рукой по волосам.

Мальчик подошел к родителям и уселся рядом.

— Анютка спит, я здесь с вами посижу, боязно мне.

— Не бойся Василечек, мы с тобой, не бросим вас! — мать обняла свое дитятко и крепко прижавшись, закрыла глаза. Вспоминая как раньше, прибегал Василечек, спал плохо, кошмары снились, пожалеть просил.

В лесу поскрипывали ветки, и зашелестела трава, Москаленко старший встрепенулся. Проверить, сделать, чтоб никто к семье близко не подошел. Пытаясь вслушаться в глухую темень, он отошел немного левее в глубь леса. Он опять услышал, что-то странное, непохожее на доброе, злое, кошмарное. Тяжелое дыхание.

Дыхание. Он отозвалось в груди Москаленко как колокольный звон, сильный, громкий. На плечо ему кто-то положил руку, холодную и липкую. Протяжный крик вырвался из груди бывалого охотника, работяги и просто сильного мужика. От неловкой темноты, он потерял ощущение свободы, пытаясь найти назад дорогу и зацепившись о ветку, упал лицом в траву.

— Игнат? Прости, Господи, грешного! — это первое, что проговорил Москаленко, открывая глаза и пытаясь начертить распятие в воздухе. Над ним стоял человек, которого они с сыном утопили мертвого, вырытого из могилы в болоте. Космы Игната слиплись в непонятное переплетение змей, скользких и противных, на лице не осталось ни капельки человечности, Москаленко понял, что ждет его. Рука мертвеца потянулась к нему…

— И кто же устроил, это хулиганство разрешите поинтересоваться?

За столом сидел военный с протертыми пагонами, большой красной от водки, или чего подобного мордой, растопыренными ушами и кучерявыми волосами. Стены этой непонятной комнаты, похожей на карцер, были выкрашены столько раз, что присмотревшись повнимательнее, можно было заметить не один и не два слоя краски. Где-то за ним, в зарешетчатом окне проходили, чьи-то ноги в кирзовых начищенных сапогах. Солдаты маршировали, и в один голос звучала песня, текущая из их уст. «Подвал какой -то» подумал отец Митрофан и высморкался в платок.

Не такой себе представлял Москву Емеля, где золоченые купола кремля, где мощеная камнем дорога, где прекрасные ярмарки со скоморохами и весельчаками, где просто красивый город, который он всю жизнь хотел увидеть? Ничего этого не было, какая-то каталажка с решетками. Неприветливо встретила Москва двух скитальцев!

— Я еще раз повторяю вопрос, кто устроил хулиганство! — солдат немного изменил свой тон, и махнул рукой машинистке, чтоб та приготовилась записывать за ним.

— Товарищ служащий, но никакого хулиганства с нашей стороны не было, просто полупьяный солдат, немного подебоширил и все, — начал преподобный.

— Что, значит, не было? Вот жалоба товарища Матросова, в ней говорится, что вы святой отец, вылили на его голову помои, оскорбили и провели над ним какой-то ритуал, — чиновник видимо остался доволен, что разговор пошел и принял на стуле более удобную позу.

— Какой ритуал, помои случайно на голове очутились, он сам меня зацепил!

— Значит так, ах да, зачем вы в Москву приехали? Из «Большого Разрушинска» кажется?

— Понимаете, бумага пришла, с требованием прибыть в Москву, в военную комендатуру, такого-то числа!

— Товарищ Ленин, между прочим, всеми силами строил подобные заведения, как этот центр общепита, а вы скандалить изволите, руки распускать, не гоже священнику так вести себя. Вы небось в своем разрушинске, о Ленине и не слышали, а? А он еще и электричество проводить в села и деревни собирается!

— Почему, знаем кое-что?— Емеля, сказав это, уставился на Митрофана. Отец вытащил крест и аккуратно разместил его на рясе.

— Ну что же с вами делать, я даже не представляю, в тюрьму вроде не за что, но и хулиганство простить не могу, если все хулиганить будут, анархия и хаос будут править, вы как считаете святой отец?

— Вы абсолютно правы, но в ваших силах… сострадание удел сильных! — отец Митрофан немного опустил глаза, как бы повинуясь.

Лицо чиновника расплылось в довольной улыбке, он немного привстал.

— Ну, хорошо! Вы люди новые в нашем городе, могли чего и не знать по невежию своему, так что для начала, я вас просто предупреждаю, а там уже видно будет. Марья Гавриловна проводите товарищей!

Машинистка поднялась со своего места, и раскачивая бедрами направилась к двери.

— Сюда, товарищи!

Дверь отворилась, Емельян и священник вышли.