Потребитель

Красные глаза судорожно мерцали в подвальной прохладе, будто адские маячки.

По углам изображённого на полу квадрата Смертушинов разместил четыре замечательных предмета: череп девственницы, убитой на Пасху собственным отцом, ломкий веночек из древних лютиков, сорванных с могилы ведьмы, сморщенное сердце самоубийцы, сваренное в девяти водах и высушенное на девяти огнях, и кусок челюсти зверя-оборотня — дух разрушения всё ещё жил в обломках белых зубов.

В центре квадрата водрузил Павел большой кристалл чёрного хрусталя на ажурной серебряной подставке. Взятый с места гибели Глара, хрусталь хранил частицу подлинной божественной силы. Через сей артефакт мог Червь общаться со своим ушедшим в тёмное инобытие древним отцом, сообщаться с духовной сутью великих инфернальных миров…

До Смертушинова Коля добрался только к полудню. Два раза его чуть не сбили машины. Сытые, самоуверенные люди за рулями не видели никого и ничего. Радостный золотой жирок стекал с тонированных стёкол. Тучный призрак благополучия маячил на сияющих солнечных капотах, загораживая собой от водителей весь мир.

Колин желудок слабенько ныл, напоминая о пустоте. Питаться пустотой желудок Жудова, в принципе, умел уже давно, но всё-таки иногда хотел и более осязаемой пищи — наподобие докторской колбасы или пельменей. «Ничего, — размышлял Коля, уворачиваясь от очередной сверкающей иномарки, — вот научусь у Смертушинова владеть пустотой, и ничего-то мне не надо будет. Пустота даст мне всё»….

Со всех сторон нежно тренькали сотовые телефоны — они были даже у существ низшего порядка: малолетних гопников и дегенератов, пасущихся возле пивных ларьков. Казалось, улицы превратились в какие-то несуразные разноголосые музыкальные шкатулки. А у Коли сотового телефона не было.

Навстречу шли какие-то люди, но Коля не понимал, зачем они нужны и куда идут. В лицах людей мельтешила какая-то нездоровая, низменная иррациональность. Улицы и дома были понятнее. Они жили прямой и честной жизнью, пронзающей время, будто брошенное кем-то копьё. С людьми, казалось, дома и улицы имели мало общего. Текущий по каменному руслу города мировой поток не считался с людьми. Он сминал их жалкие формы и утаскивал прочь. Бетон, кирпич, дерево, сталь, асфальт упрямее держались за свои места. Они были прочнее бегающего мяса. А сила сопротивления мяса была ничтожной. Вся человеческа борьба за место во вселенной изливалась пустыми и жалкими воплями, которые ничего не могли изменить.

«Вот она, великая гармония, — умильно думал Жудов. — Идёшь себе по улице, никого не трогаешь, и вдруг — нож тебе под ребро. И всё по справедливости, всё по совести. Так и должно быть. Великий закон вселенского равноправия: каждый имеет право убить или быть убитым. И как это раньше я не понимал»… От осознания простоты мировой гармонии Коля растрогался и заплакал.

— Братуха, дай десять рублей! Позарез надо! -Заплывшая серо-синяя морда перегородила тротуар.

Коля вытащил из кармана огрызок карандаша и неспеша воткнул морде в налитый кровью выпученный глаз. Морда с матерным воем убежала в ближайшую подворотню.

— Всё правильно и справедливо. Так и должно быть, — произнёс вслух Жудов, облизывая карандаш.

Ноги вихрем понесли его дальше — к блевотным городским окраинам, к горько-вонючему, неумолчно жужащему поясу свалок и скотобоен. Очень скоро оптимист предстал перед знакомой дверью чёрного домика на пустыре. Сыто закаркали вороны на перекошенной крыше, и Коля почтительно постучался.

— Ну вот, Павел. Согласен я на твоё условие. Половину пустоты буду отдавать тебе регулярно. Половина так половина. Пусть будет так.

Смертушинов внимательно посмотрел Коле в лицо. Бледно-агатовые Павловы глаза, казалось, ничего не обещали, но светились мутненьким интересом. Холодная тошнота оцарапала жудовское горло от этого болотного взгляда. Неуютная тоска всколыхнулась в сердце, и пожалел тут Коля о своём решении питаться пустотой. Чем-то уж однозначно недобрым веяло от чёрного домика и его владельца. Чем-то, чего не замечал ранее Коля, опьяняемый пивом и интересными разговорами.

— Чего ты вдруг поскучнел? Испугался? Думал-думал, надумал, да вдруг и передумал?

— Да нет, Паша, не испугался я… И не передумал, а просто…

— А раз не передумал, проходи. Спускайся в подвал.

Заскрипели под нервными ногами расшатанные трухлявые ступеньки, и очутился Коля в подземье, залитом оранжевым керосиновым мраком.

Змеились по земляному полу причудливые тени. Тянул, невесть откуда, смрадный ветерок, что-то капало и шуршало вокруг. Одетое копотным стеклом керосиновое пламя казалось звездой посреди растревоженного хаоса.

Сердце Коли ухнуло, когда он рассмотрел странные предметы на полу — показалось ему, что они ползают и шевелятся, выводят загадочные письмена.