Запыление

Она фыркнула:

— Я не маленькая! Ты же берешь Бориса! Почему бы и мне не сходить хоть раз?

— Слушай, доча, — Воронин встал из-за стола. — Сегодня на самом деле тяжелое дело. Там… там будет много страшного и мерзкого. Ты понимаешь? Там действительно только для взрослых. Не каждый сможет спокойно услышать состав преступления. Это очень, очень, очень страшное преступление. Тебе там нечего делать.

— Эх… папа… что ж вы все меня считаете такой маленькой? Что, я в обморок там откинусь? — Даша недовольно фыркнула.

— А я вообще не понимаю, зачем тебя тянет в этот суд. Я не цирковой артист, и на меня нечего смотреть. Там я буду таким же, как и дома. Там будет скучно… И довольно дурная атмосфера. Слезы, ругань, зло… Черная энергия. Даш, я двадцать семь лет в прокуратуре, и после всех заседаний, где я был обвинителем, я чувствовал ту черную энергетику, которая ползет от скамьи подсудимых. Они источают зло, эти подсудимые. А сегодня их семь, и все они — истинные собаки. Они совершили то, на что человек не способен. Из-за них в зале будет очень дурно, я тебе обещаю.

Даша немного сдалась, понимающе кивнула, но с вопросами не закончила:

— А что Борис? Почему ты берешь Бориса?

— Во-первых, Борис старше тебя на пять лет, он уже взрослый мужчина. С нервами у него в порядке. Во-вторых, он скоро сам будет работать в прокуратуре, поэтому пусть учится у меня. А ты у меня будешь художницей, — Воронин положил руку на её плечо, погладил его. — Тебе не обязательно просиживать на заседаниях суда чтобы писать хорошие картины. Да?

— Да-да-да! — Даша закивала головой.

Воронин зашлепал тапочками по паркету, направился к лестнице. Поставив ногу на первую ступеньку, он обернулся. Даша сидела за столом, грустно глядела на него исподлобья. Яркие солнечные лучи, продравшиеся сквозь еловый «забор», проникли в кухню и краской легли на её черные волосы. Воронин пожалел дочку (он почему-то испытывал к своим детям телячью нежность) и сказал:

— Даш, ну на самом деле… Зачем тебе этот суд? Там будет мрачно. Не надо.

Она кивнула, держа в руках дымящуюся кружку. Воронин вздохнул и поднялся наверх.

День обещал быть ярким. Внезапно выскочившее из-за горизонта солнце оповестило о начале дня. Пришел день, а значит, пора действовать. Обыкновенное рутинное дело показалось Воронину сложнейшим в мире. Но надо действовать.

Несмотря на то, что часы показывали седьмой час, а слушание начиналось в десять, Воронин начал одеваться. Он надел свою выглаженную, без единой пылинки, форму, причесался, побрызгался дорогим одеколоном. Вскоре он стоял перед зеркалом — старый, толстый, седой, но все еще боеспособный защитник справедливости. Все такие же проницательные грозные глаза, перед которыми дрожал даже маньяк-педофил Максимов, которого в девяносто седьмом осудили на девятнадцать лет. Он одел свои тонкие очки без оправы, массивные часы, которые исправно работали аж шесть лет, и за это время не отставали ни на минуту. Он взял свой брифкейс, запер кабинет, спустился вниз. Поцеловал на прощание сонную Дашу, сел в машину и поехал в свое любимое круглосуточное бистро. Надо плотно, не спеша позавтракать и, успокоив нервы парой дорогих сигарет, ехать на разбирательство. Сейчас Воронин начал испытывать новое недоброе предчувствие: адвокатом у волков будет Алексей Лоренц, изворотливая змея, которая любит брать самых безнадежных клиентов. И с успехом их выручать. Который за приличную сумму выручит серийного маньяка и отправит его на дальнейшие убийства. «Чтобы ты ногу сломал, подлец», — подумал Воронин, выезжая из ворот дома.

Адвокату Лоренцу снился, в отличие от Воронина, приятный сон — он блестяще произносит свою речь в защиту подсудимых, парни сияют и хлопают его по спине, зал аплодирует… он на вершине адвокатской славы — человек, который защитил самых безнадежных подсудимых…

Впрочем, когда адвокат разлепил глаза, он вспомнил, что его подзащитные все еще томятся в изоляторе, блестящая речь не произнесена, и дело предстоит самое что ни на есть сложное. Но он не боялся сегодняшнего дела. Он жаждал славы. Он желал быть знаменитостью. И ради этого он усвоил одно правило: хочешь выделиться — делай то, на что другие не способны. Только рискованными делами прославляется человек, рутинные успехи никого не делали знаменитым. Лоренц обожал браться за тех подсудимых, чья вина была очевидна. Для него это было игрой. Он считал себя профессионалом, поэтому не любил браться за легкие дела. Бывало, он проигрывал, и за проигрыш приходилось браться за рутинную работу — отыгрывать потерянные очки. Но он любил рисковать, и так называемые «дела дьявола» были его коньком.

Сегодня его ожидало одно из сложнейших дел за всю его карьеру — защищать аж семерых убийц, чья вина очевидна как белый день. Все говорили, что суд — формальность, необходимая формальность, что адвокат этих мерзавцев только опозорит свое имя, защищая столь гнусных тварей.