За много-много лет до происходящих событий.
Добавить в моё избранное
54 мин, 11 сек 17088
Дом был старый. Очень старый. Настолько старый, что даже боязно подниматься по скрипящим лестницам на верхние этажи. Первый, второй, третий и — чердак, огромный и заваленный, как и положено всем чердакам, какой-то рухлядью. Сундуки, картины, этажерки, горы тряпья, покрытые вековыми залежами пыли. Чердак тонул в почти полном мраке, свет давали лишь несколько небольших узких окошек на скатах крыши. Но даже этого скудного освещения, в котором плясали золотистые пылинки, оказалось достаточно, чтобы понять, насколько чердак интереснее всего остального дома.
Он не успел изучить все этажи, обошел только первый, несколько комнат во втором, одну на третьем — ту, которая располагалась прямо у лестницы.
Чердак манил намного больше.
Первый этаж оказался странным. Прямо напротив входа, посреди этажа начиналась лестница наверх. Она расходилась двумя крыльями, ведущими на галереи второго этажа, и сходилась в одну точку на третьем.
Слева от лестницы, занимая примерно с четверть этажа, располагался бальный зал с гостеприимно распахнутыми дверями. Странно, он никогда не мог вспомнить, полностью ли они деревянные или нет. Может быть, в двери были вставлены стекла или витражи. Он не помнил. Приходя в дом, он каждый раз проверял двери, стараясь накрепко запечатлеть в памяти, как же они выглядят, и — каждый раз забывал. Одно оставалось неизменным — двери всегда оказывались раскрыты внутрь комнаты.
Посреди зала стоял белоснежный рояль, крайне странно смотревшийся среди разрухи и запустения. Рояль будто ждал кого-то — кто вот-вот спустится по лестнице, придерживаясь за гладко полированные перила, сядет на табурет, расправит складки платья и коснется клавиш. Время и люди их не пощадили — как варвар, не понимающий, что совершает кощунство, кто-то вырвал часть клавиш, оставив роялю щербатую, со сгнившими зубами и выпирающими пружинами улыбку. Крышка не опускалась, как он ни пробовал прикрыть пугающее зрелище — наверное, что-то заело или заржавело в механизме. Паркет, на котором остались следы чьих-то громадных когтей, вокруг рояля все еще продолжал кое-где блестеть лаком.
Белый рояль с бесстыдно вырванными клавишами. Полуистлевшие, неприятно шевелящиеся сквозняками белые шторы на окнах, через которые виднелись черные, голые ветви деревьев. Паркет с островками, блестящими лаком, которые он всегда старался обходить стороной.
Бальный зал пугал.
Остальные комнаты выглядели не лучше. Одна из комнат — на втором этаже — оказалась забита старыми куклами. Куклы, все, как одна, одетые в белые платьица, заполонили все вокруг: плотной гурьбой сидели на тяжелых крышках сундуков, лежали в них рядками, теснились на полках. Даже на подоконнике — и там устроились две куклы в искусно сделанных бальных платьях, красиво разложенных вокруг них. У некоторых кукол фарфоровые личики с застывшими нарисованными голубыми глазами успели покрыться сеточкой трещин, а у двух они просто треснули, обезобразив розоватые лица глубокими некрасивыми шрамами. К этим куклам просто не хотелось прикасаться, поэтому он тогда не стал исследовать комнату как следует. Лишь открыл пару сундуков, увидел в них все те же фарфоровые лица и воланы белых кружев, и поспешил уйти прочь.
В еще одной, довольно большой, комнате на первом этаже на стене висело огромное зеркало. Старинное, в резной очень красивой оправе. Уже потом, повзрослев, он иногда думал, что и старинные куклы, и это зеркало, и рояль, и многое другое — все это наверняка стоило кучу денег. Так почему же оказалось оставлено и позабыто в заброшенном доме? Непонятно. Но с другой стороны то же зеркало могло просто потерять свою ценность. Оно настолько помутнело от времени, что невозможно было разобрать даже свое отражение. И каждый раз казалось, что там, за зеркальной поверхностью, серой тенью клубится еще что-то, несмотря на то, что в комнате находились только зеркало, кровать, окно с неизменными полуистлевшими занавесками и он сам. Все.
Определенно, в доме были еще комнаты, однако память отчетливо сохранила только эти три. И чердак. Все исследования этажей прекратились после того, как он нашел авход на чердак, прятавшийся на третьем этаже. За очередной дверью оказалась не комната или набитая швабрами и тряпками кладовка, а крохотная каморка с лестницей, ведущей на чердак.
Одним из самых первых сокровищ, обнаруженных там, оказались журналы. Высокая стопка, перевязанная жесткой бечевкой, лежала на сундуке. Прямо под окном, располагавшимся напротив «входа» на чердак, так что он легче легкого добрался до журналов, буквально манивших чем-то непознанным и тайным, почти не испачкавшись в пыли. Развязать бечевку оказалось нелегко, но как только он взял в руки первый журнал, сразу пропал. Даже во взрослом возрасте, попробовав целенаправленно поискать что-то похожее, он не сумел ничего найти. Основная проблема состояла в том, что он не запомнил названия самого журнала.
Он не успел изучить все этажи, обошел только первый, несколько комнат во втором, одну на третьем — ту, которая располагалась прямо у лестницы.
Чердак манил намного больше.
Первый этаж оказался странным. Прямо напротив входа, посреди этажа начиналась лестница наверх. Она расходилась двумя крыльями, ведущими на галереи второго этажа, и сходилась в одну точку на третьем.
Слева от лестницы, занимая примерно с четверть этажа, располагался бальный зал с гостеприимно распахнутыми дверями. Странно, он никогда не мог вспомнить, полностью ли они деревянные или нет. Может быть, в двери были вставлены стекла или витражи. Он не помнил. Приходя в дом, он каждый раз проверял двери, стараясь накрепко запечатлеть в памяти, как же они выглядят, и — каждый раз забывал. Одно оставалось неизменным — двери всегда оказывались раскрыты внутрь комнаты.
Посреди зала стоял белоснежный рояль, крайне странно смотревшийся среди разрухи и запустения. Рояль будто ждал кого-то — кто вот-вот спустится по лестнице, придерживаясь за гладко полированные перила, сядет на табурет, расправит складки платья и коснется клавиш. Время и люди их не пощадили — как варвар, не понимающий, что совершает кощунство, кто-то вырвал часть клавиш, оставив роялю щербатую, со сгнившими зубами и выпирающими пружинами улыбку. Крышка не опускалась, как он ни пробовал прикрыть пугающее зрелище — наверное, что-то заело или заржавело в механизме. Паркет, на котором остались следы чьих-то громадных когтей, вокруг рояля все еще продолжал кое-где блестеть лаком.
Белый рояль с бесстыдно вырванными клавишами. Полуистлевшие, неприятно шевелящиеся сквозняками белые шторы на окнах, через которые виднелись черные, голые ветви деревьев. Паркет с островками, блестящими лаком, которые он всегда старался обходить стороной.
Бальный зал пугал.
Остальные комнаты выглядели не лучше. Одна из комнат — на втором этаже — оказалась забита старыми куклами. Куклы, все, как одна, одетые в белые платьица, заполонили все вокруг: плотной гурьбой сидели на тяжелых крышках сундуков, лежали в них рядками, теснились на полках. Даже на подоконнике — и там устроились две куклы в искусно сделанных бальных платьях, красиво разложенных вокруг них. У некоторых кукол фарфоровые личики с застывшими нарисованными голубыми глазами успели покрыться сеточкой трещин, а у двух они просто треснули, обезобразив розоватые лица глубокими некрасивыми шрамами. К этим куклам просто не хотелось прикасаться, поэтому он тогда не стал исследовать комнату как следует. Лишь открыл пару сундуков, увидел в них все те же фарфоровые лица и воланы белых кружев, и поспешил уйти прочь.
В еще одной, довольно большой, комнате на первом этаже на стене висело огромное зеркало. Старинное, в резной очень красивой оправе. Уже потом, повзрослев, он иногда думал, что и старинные куклы, и это зеркало, и рояль, и многое другое — все это наверняка стоило кучу денег. Так почему же оказалось оставлено и позабыто в заброшенном доме? Непонятно. Но с другой стороны то же зеркало могло просто потерять свою ценность. Оно настолько помутнело от времени, что невозможно было разобрать даже свое отражение. И каждый раз казалось, что там, за зеркальной поверхностью, серой тенью клубится еще что-то, несмотря на то, что в комнате находились только зеркало, кровать, окно с неизменными полуистлевшими занавесками и он сам. Все.
Определенно, в доме были еще комнаты, однако память отчетливо сохранила только эти три. И чердак. Все исследования этажей прекратились после того, как он нашел авход на чердак, прятавшийся на третьем этаже. За очередной дверью оказалась не комната или набитая швабрами и тряпками кладовка, а крохотная каморка с лестницей, ведущей на чердак.
Одним из самых первых сокровищ, обнаруженных там, оказались журналы. Высокая стопка, перевязанная жесткой бечевкой, лежала на сундуке. Прямо под окном, располагавшимся напротив «входа» на чердак, так что он легче легкого добрался до журналов, буквально манивших чем-то непознанным и тайным, почти не испачкавшись в пыли. Развязать бечевку оказалось нелегко, но как только он взял в руки первый журнал, сразу пропал. Даже во взрослом возрасте, попробовав целенаправленно поискать что-то похожее, он не сумел ничего найти. Основная проблема состояла в том, что он не запомнил названия самого журнала.
Страница
1 из 18
1 из 18
