Без лишнего скрежета

И не жалею! … дочка, послушай, ррррр,… я не могу… сожрать… сдохни,… мама, я правда… сожрать! Разорвать!

Светлана прислушалась. Крик — или рык? — прорывался сквозь скрежет. Женщина поспешила на помощь коллеге. Паркет за её спиной покрывался новыми и новыми царапинами. Влетев в задымленную комнату, Озёрская застыла в стойке хромого мушкетера, выставив вперед ключ от машины.

В центре комнаты — Лиза на четвереньках, готовая к броску. В двух шагах от неё — Игнатий, отступающий к шкафу. Откуда-то льется металлический перезвон. Мелодия заполняет комнату, но, сталкиваясь у порога со скрежетом, замолкает. Озёрская оказалась всего в шаге от этой линии акустического фронта. Над ушами Светы властвовал скрежет. Её коллега полностью был оккупирован звоном.

— Прячься, прячься, маленькая дрянь. Всё равно я тебя сожру… — зарычала Лиза.

Ей хватит всего одного прыжка, чтобы сбить Игнатия с ног, гарантируя удар затылком об угол шкафа. Никаких сомнений: сейчас прыгнет. Каждый её мускул сведен психотическим спазмом. В таком состоянии тщедушный пациент может запросто скрутить двух санитаров. Или голыми руками растерзать человека.

— Света! Сделай что-нибудь! — проблеял парализованный страхом Игнатий. — Убери эти чертовы колокольчики.

— Что?! Я не слышу тебя из-за скрежета.

Страх-страхом, а ум у мужчины ещё не отшибло. Он понял.

— Кинь мне ключи! — постарался он перекричать собственное отчаяние. — Ключи от машины! Быстро.

Озёрская швырнула брелок, промахнувшись на пару метров. Ключи приземлились в дальнем углу. Но пролежали там недолго: что-то приволокло их прямёхонько к ногам Аннушкина. Одно точное движение — и Игнатий извлек из паркета порцию отборного скрежета.

Перезвон стих. Скрежет тоже. Лиза, обессиленная, растянулась на полу. Озёрская открыла окно и выбросила коптящих кукол в истлевших платьях. Остатки дыма послушно покинули помещение.

— Знаешь, а повредить паркет было очень непросто, — Игнатий отдал ключи.

— Скажи это тому, кто сейчас по всей квартире пол изрисовал.

— Нда. Детские страхи наполнены смыслом. Ты думаешь, почему Лиза так испугалась скрежета? Это нам исцарапанный пол кажется чем-то мистическим. А для девочки это была единственная защита от настоящего ужаса.

— Игнатий! Ты меня вообще слушаешь? Там словно кто-то невидимый на коньках по паркету катается.

— Знаю-знаю. Это всего лишь домовой. Считай это особой психической защитой.

— Великолепно. Теперь это так называется! Психическая защита? От кого?

— Например, от медведя, которого несколько раз безуспешно пытались выкинуть. Или от того, кто оставил эти борозды посреди комнаты.

Светлана посмотрела вниз. Глубокая рваная рана на паркетном теле. Полная противоположность тонким царапинам, образующим затейливые петли и спирали.

— Надо было их сразу пересчитать на всякий случай, — с досадой заметил Игнатий. — Их ровно двенадцать. Так что, либо у Сарочки было по шесть пальцев, либо…

Щелчок.

Лиза встала и направилась к дверям. Там, где в прошлом жилище был проем, она застыла и посмотрела на столик с медведем. Вернее, на того, кто когда-то стоял рядом с игрушкой.

— Давай быстрее, милая. Не хочу, чтобы мы кого-то разбудили. Не к чему лишний раз волновать Лизу. Ей с матерью и так не сладко приходится.

— Игнатий! — смесь усталости и негодования наполняли голос Озёрской. — Ты ещё не нагипнотизировался?

Щелчок?

— Это не я щелкаю.

— Иди, я тебя догоню. Пару секунд. Я где-то здесь помаду обронила, — с этими словами Лиза подошла к столику и бросила куда-то в сторону полный ненависти взгляд. — Не спишь, мелкая тварь? И еще долго не сможешь спать спокойно. Обещаю.

Игнатий завертел головой в поисках источника щелкающих звуков.

— Выводи её из транса. Главную травмирующую сцену она уже отыграла.

— Ещё не отыграла.

— В каком смысле? Прекрати щелкать, говорю же!

Щелчок.

— Да не я это, не я. Думаю, это медведь.

— Что?

Озёрская прищурилась. На непропорционально крупных лапах шевелились когти. Щелк. Острые черные когти. Щелк. По шесть на каждой лапе. Щелк.

Лиза зашептала что-то, очень быстро и неразборчиво. Наконец силы окончательно покинули её, и она как подкошенная рухнула на пол.

— Спит, — успокоил коллегу Игнатий. — Сеанс закончен. Для неё, по крайней мере.

Озёрская посмотрела на неподвижного медведя.

— Не знала, что эмпатия может быть настолько сильной. Никогда еще не ныряла в чужой психоз. Хорошо еще, что свои ключи не поломала о паркет. В какой-то момент я готова была поверить, что это на самом деле какая-нибудь Сарочка бегает по квартире и царапает пол. Потом до меня дошло, что царапины появляются только там, где я останавливаюсь, чтобы подумать.