Заложник

Хасан заметил большой синяк на носу Хауэрса.

— Тебе лучше не связываться с Супьяном, — сказал он. — Он псих.

Англичанин посмотрел на него с некоторым удивлением.

— Да, — подтвердил он свое мнение, — именно. Он психопат, за что я его терпеть не могу. Он любит издеваться над людьми. Это как бы его хобби.

— Я заметил, — согласно кивнул журналист. Потом сказал: — Послушайте, меня слишком сильно завязали. Может, ослабите веревку, а то она сильно давит на раны.

— Извини, но тебе придется потерпеть.

— Пожалуйста, — умолял Хауэрс. — Я не могу перенести эту боль.

Хасан посмотрел на измученное лицо Хауэрса и решил ему помочь.

— Ладно, — кивнул он, — только без глупостей.

— Разве в таком состоянии я смогу сделать какую-нибудь глупость? Меня, между прочим, ранили в двух местах.

— Да. Супьян говорил мне. Что с ним поделаешь? У него свой характер.

Хасан присел и развязал узел на ногах англичанина. Хауэрс потянул незаметно руки за спиной, чтобы таким образом ослабить веревку так, чтобы он мог потом развязаться. Хасан начал тянуть веревку на груди Хауэрса вниз, стараясь опустить ее как можно ниже от раны. Хауэрс в это время развязывал руки. Когда Хасан уйдет, он сможет сам освободиться от веревки и убежать отсюда. Но тут же в голове прозвучал вопрос: «А как же быть с закрытой дверью? Выломать ее? Но чем?»

Хасан потянул веревку на себя, проверяя ее на прочность, но веревка буквально вырвалась, и он упал вместе с ее концом.

Он быстро встал и произнес:

— Что это?

Хауэрс быстро вырвал освободившуюся правую руку и что есть силы ударил кулаком в лицо Хасана. Удар, на счастье, оказался сильным. Хасан упал без чувств. Хауэрс был удивлен тому, как он решился на такое, несмотря на возможные последствия. Если бы он промахнулся? Или удар оказался бы недостаточно сильным? Поражаться этому дальше было некогда. Хасан мог прийти в себя в любую секунду. Журналист выдернул из веревок левую руку, быстро, чтобы не мучиться от боли, но боль оказалась не столь сильной, какой он ожидал. Затем он стал развязывать ноги.

Хасан начал шевелиться. Хауэрс машинально встал на ноги, полностью развязавшись, но рана ноги дала о себе знать, и он свалился на землю. Журналист вскрикнул, отчего Хасан, уже придя в себя, вздрогнул. Хауэрс схватил стул, на котором был привязан и ударил им встававшего Хасана. Стул разломался на части. Удар опять оказался удачным: тот упал. Теперь ему надо быстро выползти из подвала, пока Хасан лежит без чувств.

Дверь распахнулась, и появился Супьян. Он чуть не вскрикнул, увидев эту сцену, и быстро спустился, перепрыгивая через две-три ступеньки. Хауэрс потянулся к обломку стула, чтобы врезать как следует этим куском деревяшки в Супьяна. Однако Супьян опередил его, врезав каблуком ботинка в ребро англичанина. Хауэрс скрутился на земле от боли и застонал. Еще один удар пришелся ему прямо в висок. Из глаз посыпалась искры.

— Ты что это себе позволяешь, тварь?! — прохрипел Супьян.

Кто бы мог подумать, что Супьян явится сюда именно тогда, когда он поразил Хасана? Теперь ему остается только молиться. Этот псих может избить его до полусмерти, а возможно и убьет. Ведь для него это раз плюнуть. Бэтти тысячу раз была права, когда говорила, что его могут похитить. Не надо было приезжать в эту идиотскую страну. Он сейчас сидел бы дома с женой перед телевизором, отхлебывая кофе. Затем пошел бы в свою комнату и готовил бы материал для газеты. Да, Супьян ему задаст. Но какой-то голос в его голове успокаивал его: «Все будет хорошо, все вскоре будет под контролем». Что-то должно произойти, что-то очень важное, и он это чувствовал.

На удивление, Супьян Хауэрса не стал бить. Он на него даже не закричал. Виновником он посчитал Хасана, за то, что он не следил за журналистом. А Хауэрса привязали на железном стуле, и на этот раз более туго. Хасан же больше англичанину не доверял и обращался с ним уже жестче.

Шли вторые сутки. Раны болели ужасно, из-за чего он спал очень плохо, просыпаясь несколько раз за ночь. Ему снились одни кошмары. Когда пришел Хасан, Хауэрс слегка двинулся на стуле, чтобы привести в чувство свое онемевшее тело, которое, казалось, пролежало на этом железном стуле несколько лет. Боясь очередного фокуса со стороны журналиста, Хасан дал ему кружкой по голове и предупредил, чтобы он не смел даже шелохнуться, пока он не уйдет. Журналист оправдывался, но Хасан ему не верил. Заклеив его рот скотчем, он ушел, так и не дав ему воды. А еду они ему не давали с тех пор, как сюда упекли. «Пусть скорее выкупят, и сами его кормят», — говорил Супьян.

Ночью, когда журналист спал, в подвал ворвался Супьян. Лицо его выглядело возбужденным. Он спустился и начал просто так его избивать, до тех пор, пока ему это не надоело. Он бил его ногами, кулаками, опрокидывал его со стулом, катал по земле.