Шизо

…

— Я… — шептал он им в ответ, заворожено вытирая лезвие ножа, краем рубашки — не давая крови запекаться, — Я…

— Надо вызвать ментов! Не расходитесь… — этот голос был ему знаком, хотя он и дрожал, срывался, возможно, обладательница его едва сдерживала рыдания, но по-прежнему была узнаваема. Света…

Вон она мечется, по брусчатке во дворе, держась за голову, и кошмарные мысли — их убили, а убийца рядом, — убийца, может один из них — гостей званых и незваных, — ещё здесь! Мысли эти пробивают защитный барьер в мозгу, сочатся как струи воды, сквозь трещины в плотине. Истерика, постепенно переходит в панический ужас.

— Господи, Господи!… — повторяет она, ходит взад-вперёд, наворачивает круги, её пытаются успокоить, а она гонит их, — Отойдите, мать вашу!… Да что же это?!

Кое-кто уже заводит машину, намерен смотаться, невзирая на просьбу дождаться ментов, но ей уже наплевать, она не думает никого возвращать. Значит, у них будут проблемы… Колёса побитой «девятки» пробуксовывают по наледи, водитель даже забыл включить фары, затем авто срывается с места со свистом и растворяется в темноте.

Он наблюдает, как они собираются, обсуждают, некоторые потягивают спиртное, полагая произошедшие за часть развлечения. А кто-то шумно блюёт в кусточках крыжовника, ползает на коленях, и вряд ли вообще понимает, что происходит. Он ждёт. Он знает, достаточно сейчас кому-нибудь сунуться в сад через забор, и его увидят, поднимется паника. В принципе он даже хочет — то тёмное, затаившееся в мозгу, желает, чтобы его увидели. Разоблачение предаст сил, позволит сделать рывок…

Роковой момент должен настать. Он, кажется, различает, о чём каждый из них говорит. Обрывки фраз, фрагменты, пронзая холодный воздух, касаются острого, напряжённого слуха, проникают в мозг, на котором деформированной застывшей амёбой, распустившей толстые и тонкие ложноножки покрытые, вздувшимися коричневыми пузырями, усеянными кое-где хлопьями отмерших клеток, — пристроилось уродливое тело раковой опухоли…

… как в кино. Помнишь?!… — слышит он голоса.

… «Я знаю, что вы сделали прошлым летом»… Мне даже нравится…

Кто-то роняет, пустую бутылку. Как отдача раздаётся матерная тирада. Дебильный смешок, выдающий любителя травки со стажем, разносится эхом. Небо черно над ними, оно очистилось от тяжёлой, сплошной завесы облаков и явило бледные, подрагивающие в прозрачном воздухе звёзды. Кругом, подмораживало, лужи занимались кристаллами чистого льда, а чёрные потоки пролитого алкоголя начинали затвердевать…

… Надо обойти дом и двор…

… Не надо ничего обходить! Этого ублюдка здесь уже нет!…

… но кто он?!…

… над-о е-щё выпить…

… я хочу, чтобы ты сделал это со мной ещё раз…

… позже, Оля, позже…

… Сейчас, я хочу сейчас… пойдём…

… Куда?…

Люди… Молодые совсем ещё люди… Некоторым нет и восемнадцати. Дети исковерканного времени у порога Апокалипсиса. Их идолы — вещи. Их ритуал — секс. Их молитва — пустые разговоры о ненависти, желаниях, кумирах…

— Ты конечно ещё здесь?!… — между ног шевелится жилистое, чёрное тело с горящими красным маленькими острыми глазками. Оно выдувает клубы пара в морозный воздух — внутренний жар горячего, зловонного нутра.

— Ты вернулся?… — с надеждой и разочарованием одновременно, вопрошает Другой.

— А как же?!… Я не могу бросить тебя в такой важный момент! — существо, по-обезьяньи, оставляя на джинсах, куртке следы фекалий вскарабкивается на плечо и шепчет, дыша в ухо, горячим жаром, испуская смрад разлагающихся трупов, почти касаясь ушного хряща скользким, в язвах, языком. — Посмотри на них… Они развращены, испорчены, они дети — но спасти их нельзя. Их удел — ад, в любом случае… Ты должен их всех туда отправить, прямо сейчас. Ты поможешь мне, ты моё орудие, мальчик мой… Слуга, ученик ученика самого Сатаны. Ты спросишь, кто ученик?… Да я, — мелкий бес к твоим услугам!… Только поспеши! Нам могут помешать…

Отмороженными пальцами Света пыталась набрать на мобильнике службу спасения. Не знала она, не помнила, как связаться с ментами напрямую. Упрямые три цифры — 112 — не желали вовремя оказываться под красной, затвердевшей кожей. Она промахивалась, ругалась, глаза застлала пелена слёз, к горлу подкатил тяжёлый ком обиды и страха, из носа потекло…

… Сотовый вывалился из ладони сам, когда за спиной затихли нервные голоса, и кто-то сказал — буднично, даже насмешливо, словно готовый рассмеяться:

Посмотрите, у него же нож…

Света сморгнула слезу, грудь перехватил спазм — она застыла, дыхание сорвалось. Потом раздался крик — шагах в двадцати. Она не обернулась. Крик оборвался клокочущим стоном. Мир отдалился, происходящее, казалось, теперь зрелищем, фильмом на экране в кинотеатре. Зыбкий мир.