Капремонт в доме Ашеров

Потому что иначе ливневые потоки успели бы согнать глину прочь со ступенек.

Светлана весьма скептически оценила возможность конструкции выдержать её вес. Глубоко вдохнув, врач полезла наверх. Лучший психотерапевт России боялась высоты, темноты и собственной тени. Как бы она хотела занять мозг расчетами хотя бы на время. Например, прикинуть запас прочности каждой ступеньки. Но сопромат, со своими тензорам упругости, ей только снился. А может, и не снился.

Судя по интерьеру, Игнатий попал в кабинет Розы Соломоновны. Скромно, но изысканно: антикварный секретер, небольшой стол, патефон на угловой тумбе. ваза из оленьих рогов и еще несколько штучных произведений бытового искусства. Даже устроенный неизвестным гостем погром не мог разрушить идиллию. Подумаешь, ковёр промок насквозь, а деловые бумаги раскиданы по всему пространству! Хаотические мазки бумажного карнавала только украшали полотно царившего здесь порядка.

Игнатий нагнулся, чтобы подобрать документы и замер. прислушиваясь как охотничья борзая. На первом этаже кто-то стучал деревянной палкой по полу. Получалось довольно ритмично. Аннушкин предпочел думать, что это его фантазия сама добавила звуков. Ковер здесь очень толстый, он бы заглушил все звуки. Но тогда как прыжок мог разбудить коллегу?

Поднявшись так резко, что потемнело в глазах, Аннушкин сконцентрировал взгляд на грязевых дорожках вокруг стола. Хоровод тут, что ли, водили?

— Ку-ку!

Теперь настал черед Игнатия подскочить на месте от испуга.

— Квиты, — через дыру в потолке смотрело крайне довольное лицо Светланы Александровны. — О, да у тебя тут настоящая кража со взломом! Что скажешь?

— Скажу, что мы сюда приехали заниматься психотерапевтическими раскопками, а не дудуктивным методом.

— Вот если бы ты меня внимательно слушал, то знал: не бывает хорошей психотерапии без плохой дудукции.

— Я слушал. Но если бы я еще и слушался, то не бывать бы мне лучшим гипнотерапевтом в мире.

— Самым скромным гипнотерапевтом в мире.

— И это тоже. Но вот визитёр, похоже, не отличался скромностью. Вломился через крышу, залил весь пол дождевой водой, выпотрошил комод…

— Как некультурно! И как неэффективно, — заметила Светлана. — Каждый, кто хотя бы немного знаком с Розалией, знает один небольшой секрет. Видишь там в углу патефон? Покрути ручку против часовой стрелки.

Из корпуса антикварного проигрывателя выдвинулся небольшой ящичек.

— Что там?

— Билеты, три паспорта, переписка с нашим общим знакомым, — зашелестел бумагами Игнатий.

— Ервандычем?

— С ним самым, с Оганезычем.

— Что пишет будущий генсек Ховринки? Очередной манифест психиатрической коммунистической партии?

— Почти. Зачитываю.

«Дорогая Роза! Как Вы и просили, я прописал Вашей дочери сильнодействующие нейролептики. Лично я не вижу причин для беспокойства. Но должен признать, что Вы разбираетесь в психиатрии гораздо лучше меня. Прошу не забывать, я всего лишь театральный режиссёр, а Вы имеете медицинское образование».

— Каков циркач, — покачал головой Игнатий, — Публично он всегда заявляет о себе как о самом компетентном специалисте. Ну и там дальше про устройство самой Розы в частную клинику.

— А кроме бумаг ты ничего не нашел?

— Нет.

— Значит, я недооценивала масштаб беды, — грустно сообщила Светлана. — Вообще-то внутри патефона Роза хранит свой любимый коньяк времен де Голля. Но если наша пожилая дама решила взять трофейную флягу с собой, то и прятаться за стенами клиники она будет еще долго.

— Трофейная? В каком смысле?

— Розалия привезла её с разборок африканских царьков. Тёмная история. Не для посторонних ушей, уж прости. Есть вещи гораздо более заповедные, чем обычная врачебная тайна.

— Я понимаю. Но раз не повезло с выпивкой, повезет с бумагами. Вряд ли кто-то искал тут коньячку кружечку в поздний дождливый час. Постой, но здесь же все её документы! Кто же переезжает, оставляя паспорт, да еще в трех вариациях?

— Думаю, все они фальшивые. Знаю я Розу. К тому же, мы не в курсе всех договоренностей с новым владельцем. Если это человек, которому Роза доверяет, то какие проблемы передать ей патефон уже после выхода из лечебницы. Или, как вариант, Розалия решила окончательно отойти от дел.

Из шкафчика были извлечены документы, по отдельности не представляющие никакой ценности. Но совместное их чтение вызывало слишком много вопросов. Копаться в чужих бумагах — почти перевешивать картины, только образы считываются другим полушарием.

— Эй там, наверху! Ты говорила, что Роза Соломоновна прилетела из Аргентины?

— Да, — заглянула в дыру Озёрская. — С пересадкой в Берлине. Там разве нет билетов?

— Вот именно, что есть. И не билеты, а посадочные талоны. Их при посадке забирают.