Капремонт в доме Ашеров

Прямо впереди начинается столовая, она же центральная комната, она же гостиная, она же небольшая выставка картин (площадью с парочку квартирок в панельном доме). У дальней стены гостиной видна винтовая лестница.

— Вот тут мы сидели, пили чай и беседовали о вечном. Розалия никогда не была моей клиенткой. Мы даже умудрялись шутить о жизни. Хотя обе всегда считали жизнь той ещё гадостью.

— Ты как будто оправдываешься.

— Не то, чтобы… Хотя ты прав. После этой истории с чучелкой Роза сильно изменилась. Её уже давно что-то гнетет. Чувство вины, синдром предков…

— Ты сама нам еще на лекциях в институте объясняла, что плох тот психотерапевт, который пытается читать людей вне кабинета.

— Но если у хорошего знакомого беда, разве можно этого не замечать?

— А как ты это проверишь? Где гарантия, что под годами доверительного общения не похоронена какая-то мрачная тайна? Может, люди для того и изобрели бессмысленные дружеские беседы, чтобы не говорить о сокровенном?

— Ну вот. Теперь буду переживать.

— Вот для этого нам и нужны стены кабинета. Не клиенту, а нам. Нам! Чтобы мы могли ограничивать свою неуёмную заботу о человечестве рамками отдельных случаев.

— С каких пор у тебя завелась забота о человечестве? — проявила бдительность Светлана, прекрасно знавшая цену показной сентиментальности коллеги.

Аннушкин благоразумно счёл этот вопрос риторическим и ретировался на второй этаж. Ему не терпелось отыскать хотя бы малейшие следы Сарочки.

Светлана тем временем задумчиво разглядывала картины на стенах и прислушивалась к звукам дома. Особняк затаился, не понимая, чего ждать от гостей. Зато шаги Игнатий над головой звучали достаточно ясно и громко, так что его положение можно было определить с хорошей точностью. Сейчас, например, он прогуливается по коридору, от которого расходятся все комнаты второго этажа: кабинет Розалии Львовны, две гостевые спальни, библиотека и зимняя оранжерея.

— Под ковриком был только один ключ? — вернувшись в гостиную, поинтересовался Игнатий.

— Да. Мы давным-давно сделали такие «закладки» на всякий случай. Роза справедливо решила, что в охраняемом дачном поселке можно не изощряться в конспирации.

— А ты для своей копии ключей придумала тайник пооригинальней?

— Неважно. Тебе одного ключа мало?

— Ну, если он походит ко всем замкам, то вполне достаточно.

— Каким замкам? Насколько я помню, двери в доме закрываются изнутри на небольшие щеколды.

— Значит, щеколды способны к спонтанной эволюции. Или мутации.

Они вместе поднялись по винтовой лестнице на второй этаж.

— Очень интересно… — Светлана несколько раз прошлась по коридору, чтобы полюбоваться на новенькие навесные замки. Каждая дверь теперь была надежно защищена от любопытных психотерапевтов. — Состоялся парад кладовщиков-любителей?

— Может, Роза Львовна просто пыталась сократить для чучелки жилое пространство. Или наоборот, каждый раз ловила её таким образом?

— Послушай, ну даже если у всего семейства случилась групповая фобия, то навязчивые действия сюда зачем довешивать?

— Ну, во-первых, не довешивать, а навешивать. Замки навесные. А во-вторых, тут и без меня всё довесили. Предлагаю вторгнуться в этот механизм анальной защиты с помощью фаллического ломика.

— Игнатий!

— Ладно-ладно. Кража со взломом отменяется. Только не удивляйся, когда в какой-нибудь комнате обнаружат хладный труп Ерофеева-младшего, которого родная бабушка приняла за чучелку и заперла.

— Игнатий!

— Ты ведь мальчика после того сеанса больше не видела?

— Игнааааатий!

Коллеги вернулись вниз, ища счастье в просторной мастерской. Но и там, среди картин, стульев и сервизов, им пришлось замереть в нерешительности. К работе без кабинета и без пациента невозможно было привыкнуть.

— Интересно, а кто это всё рисовал? — настал черед Аннушкина всматриваться в пейзажи и натюрморты.

— Точно не Роза. Она терпеть не может художников. Дима, как мы помним, в основном читать любит. Остаётся Елена.

Озёрская подошла к холсту с завершенной композицией. Ничего особенного: вазочка, груши, цветастая тряпочка. Но почему картина привлекла внимание?

— Где-то я её уже видел, — Игнатий тоже заинтересовался натюрмортом. — Совсем недавно. Хм… А где рамка?

— Почему ты решил, что должна быть рамка?

— Даже у незаконченных работ есть рамка, — Игнатий постучал костяшками пальцев по прислоненной к стене картине. — Видимо, у хозяйки, как и у всякой психопатической личности…

— Игнатий!

— Я в хорошем смысле! У Елены свои представления о порядке. Если уж раскидывать свои работы по дому, то только в рамке. Значит, эту она планировала поменять местами с какой-нибудь из уже законченных.