Голодный ветер

Говорили о пустяках, о работе, тут же зарекались, что больше о ней, проклятущей, ни слова, начинали о детях, о родственниках и вновь неизбежно сбивались на работу. Дети сидели за общим столом и сыпали конфетти друг другу в тарелки.

Когда почти всё съели и начали третью бутылку, в разговор ввязалась тёща, потом бабка, перестал дуться толстяк, и пошло… Никто никого уже не слушал и не слышал. Боргу сделалось окончательно скучно. Он подливал и подливал себе в рюмку и кивал наваливающемуся на его плечо занудливому свояку. Обрывки разговора вились вокруг него, как те, навсегда памятные, пылевые смерчи. Иногда он и сам что-то говорил, когда к нему обращались.

Но вообще он был уже далеко.

— Нет, что ни говори, а раньше веселее справляли. Взять вот хотя бы нас. В нашей семье…

— Давай ещё по одной, пока бабы не смотрят.

— Ветер… Слушай сюда! Ты ещё не знаешь.

— Да всё я знаю!

— Ветер съел уже все левобережье, и люди, кто сумел убежать, пускаются вплавь. Вплавь! Ты бы смог вплавь?

— Да всё бы я смог!

— Заградотряды пока ещё направляют колонны беженцев в обход, вокруг города, но… Но!

— Говорят, что они скоро отойдут. Вглубь. И отойдут! Оставят нас здесь подыхать… Неужели оставят?

— А ты думаешь, что с ними подыхать веселее?

— Бежать надо…

— Я ужас как всего этого боюсь, а вокруг только о мертвецах и говорят. С ума посходили.

— До города ОН, слава богу, ещё не добрался, но на Второй Заводской на днях нашли чей-то свежий скелет.

— Ну вот, опять! Мужчины! Прекратите об этом!

— Действительно, Юрий Владимирович! Детей пожалейте.

— Тогда налей мне ещё. И закусить что-нибудь. Ну, хоть хлеба.

— Мама, я в туалет хочу.

Потом они вышли покурить, оставив женщин с детьми у телевизора. Свояк спал на диване. Всё было сказано, курили без слов. На железной дороге гремели поезда. Голая лампочка едва освещала заплёванный подоконник.

Борг смотрел на обвисшие щёки толстяка и злорадно думал, что документы уже в кармане, Главный подписал, и билеты заказаны, и назначение подоспело, как нельзя вовремя, и скоро он увезёт семью и, главное, сына, туда, где о ВЕТРЕ — только по телевизору, и весь этот кошмар уйдёт в прошлое, и можно будет спокойно выходить на улицу и не заколачивать наглухо окна.

А толстяк, забыв о потухшей сигарете, смотрел в пустоту и вспоминал то утро в деревне. Тишину. Ребёнка на пороге комнаты.

— Как тебя зовут?

— Лёка.

— Ты мальчик или девочка?