Изнанка желаний

Я развернулся и полетел к нему в кабинет.

— Пётр Михайлович! Доброе утро, и простите, пожалуйста, за опоздание!

— Здравствуй, Саш! Да что ты, какой Пётр Михайлович?! Какое опоздание? Я тебя по другому поводу искал, — начал он, а потом с недоверием посмотрел на меня и указал на стул. — А ты садись! Выглядишь неважно. Я-то хотел попросить тебя кое-куда съездить… А ты совсем уставший… Ну, ничего, тогда я сам. А ты сегодня здесь работай, в офисе.

— Хорошо, Пётр Михайлович! Спасибо вам за беспокойство! — с тенью досады ответил я и вышел.

Из коридора я бросился в сортир. Там остановился перед зеркалом, тяжело опустив руки на раковину. Мне нужна была опора, ведь отражение, смотревшее на меня, не было моим. На меня уставился не тридцатидевятилетний Сашка Доброев, а скорее, пятидесятилетний Александр Сергеевич, сильно потрепанный жизнью. Круги под глазами углубились, лицо похудело, кожа обвисла ещё сильнее, собравшись складками на подбородке. Особенно портил картину как-то странно посеревший, удлинившийся и опухший нос. «Да уж… Они, наверное, считают меня начинающим алкоголиком!»

День прошел ещё хуже, чем вчера. В сон потянуло почти сразу, а после обеда заболела спина. Я решил, это из-за падения с кровати. Впрочем, долго сокрушаться не пришлось, ведь вскоре вместо боли я почувствовал нечто иное. Часа за два до конца рабочего дня на меня вдруг обрушилось резкое, неодолимое желание. Сто́ит ли говорить, как я помчался к Гале?

Она появилась в зазоре приоткрытой двери, и я понял, что на ней нет ничего, кроме чулок и кружевного фартука. Я взлетел по ступенькам, споткнувшись и чуть не ахнув с крыльца вниз головой. Рывок в поисках равновесия отдался болью в спине, но я не обратил на это внимания. Через миг Галя была в моих руках, и я нёс её в спальню.

То, что последовало дальше, можно назвать взрывом протонной бомбы. Я ничего подобного не испытывал ни с одной женщиной. Когда яростные стоны замолкли, и приятные судороги сошли на нет, я провалился в мертвенное забытьё. А ночью меня опять что-то разбудило.

Я уже не боялся очертаний, вздымавшихся на постели, не удивлялся блеску чего-то выпуклого, что могло быть и гладью шёлковых волос, и голой черепной костью, не вглядывался в провалы погребальной маски, покоившейся на подушке. Меня привлекло другое.

Блеск луны лучиком проник в створку окна, вырвав из тьмы контуры туалетного столика. Это был настоящий антиквариат, лоснящийся толстым слоем лака, с затейливыми завитушками на раме овального зеркала. Я осторожно поднялся с кровати, морщась от боли в суставах, и пошёл на зов луны, игравшей в серебряной глади.

На цыпочках я приблизился к столику, стараясь обойти его сбоку, держась чуть правее (почему-то пока не решаясь глянуть в светлый овал зеркала). Когда я был в полушаге от тумбы, заставленной парфюмерными тюбиками, я всё-таки подался влево. Картина, открывшаяся мне в неистовых лунных лучах, клеймом впечаталась в моё сознание, гася его.

Передо мной стоял иссохший голый труп. Возможно, труп столетнего старика, покрытый стружкой старческой экземы, а, может быть, и остов голодающего человека. Нельзя было сказать наверняка, ведь его тонкая пергаменная кожа так туго обтянула кости, обхватив выпершие рёбра серой коркой, что теперь в зеркале отражался полуживой скелет, как на фото жертв концентрационных лагерей.

Мой разум ещё успел зарегистрировать тихий скрип. За ним, кажется, последовал грохот и, может быть, ещё Галин крик, но я уже толком не понял, потому что рухнул в обморок.

Я проснулся в Галиной постели. Солнце светило безобразно ярко, и я подумал, что уже полдень. Когда метнулся к телефону, мышцы подвели меня, и я бессильно плюхнулся на пол, чуть не разбив голову о край тумбы. На ней я нашёл записку: «Не смогла тебя разбудить. Убежала на работу. Целую, Галя».

«Как это «не смогла разбудить»? Такого со мной ещё не было! И как она не подумала о моей работе?!»

Крамольные мысли развеял вдруг затренькавший будильник. «Всё же она его поставила!» С трудом взяв телефон, я нажал на вызов.

— Слав, привет! Не отрываю?

— Нет. Я в офисе. Начальник пока не приехал. Не знает, что тебя нет. А что случилось? Заболел?!

— Нет, всё норм, — ответил я, игнорируя ломоту во всём теле. — Прикинь, проспал! Скоро буду!

Я кое-как поднялся, но вновь потерял равновесие и со стуком воткнулся коленями в пол. Перед глазами дрожала зелень, в ушах громко звенело. Я постоял немного на четвереньках, и в голове стало проясняться. Выровняв дыхание и изо всех сил оттолкнувшись от пола, я попробовал встать.

Мне даже без эксцессов дались первые шаги. Потом я рухнул как подкошенный. Меня пронзила страшная мысль: «У меня отнялись ноги!». Но нет, кажется, просто так сильно отлежал их. Вскоре я их почувствовал, и от ступней к бёдрам поднялись иглы прерванного кровотока.