Страж врат

Это была звезда, но вся неровная, перекошенная, с чем-то не понятным, напоминающим глаз в центре. Вновь указав в сторону притулившихся на склоне построек, старуха перечеркнула звезду тремя линиями, сложившимися в подобие перекрестья. Я спросил у неё о значении нарисованного, и она, ткнув пальцем в символ, принялась медленно выводить буквы, будто писала их впервые за свою жизнь.

Меня уже тогда стали одолевать неясные подозрения, рождавшие неподдельное чувство страха. В памяти всплывали отрывки из перевода «Некрономикона», которые я скрупулёзно переписал в свой блокнот. Я достал его из кармана и перелистал. На одной из страниц была та самая искривлённая звезда, не пресловутая пентаграмма или пентакль, которыми пестрят все оккультные труды, а чуть ли не единственное средство, как считал Безумный араб, способное защитить от проклятия тех, кто обитает за Гранью, — Печать Старших богов.

В это время старуха прекратила писать и протянула мне грифельную дощечку. Я лишь бросил на неё взгляд, как все таившиеся страхи и подозрения тут же вырвались наружу. На чёрной, исцарапанной за долгие годы поверхности было криво начертано «Йог-Сотот».Я с содроганием вспомнил строки из «Некрономикона»: «Йог-Сотот есть Врата, Йог-Сотот — Ключ и Страж Врат». Откуда необразованная и немая старуха могла знать ужасное имя этого Древнего божества и символы, которые даже мне удалось найти лишь с большим трудом? Возможно ли, что она видела их в книгах данвичской библиотеки, о которой говорил Нэйтан Бишоп и к развалинам которой старуха, должно быть, меня привела?

Когда же я наконец собрался с мыслями и хотел вновь заговорить со старухой, то обнаружил, что остался совсем один. Сгорбленная фигура с семенящей за ней собачонкой уже почти скрылась из виду. Меня, как и всё живое, тоже тянуло поскорее убраться отсюда, покинуть это всеми забытое место с царившим в нём запустением, омрачённым пасмурной погодой ранней весны. Однако стремление отыскать интересовавшие меня книги ни в коем случае не позволило бы отступить.

Я направился к постройкам, на которые указала старуха. Ими оказались большой обветшалый хлев, в каких на фермах обычно держат скот, крепкий ещё сарай и какие-то развалины. Широкие двери амбара были открыты настежь и почти сорваны с петель, а в тёмном проёме виднелись пустые стойла для животных. Дверь же сарая, наоборот, была плотно закрыта и придавлена просевшей притолокой. Большой поломанный замок, которым она, по-видимому, когда-то запиралась, валялся изъеденный ржавчиной здесь же на земле. Приложив немалые усилия, мне удалось открыть дверь, о чём я сразу же пожалел. В нос мне ударила омерзительная вонь, которая никак не могла остаться даже от домашнего скота. Это была не просто смесь запахов затхлости, сырости и плесени, но ещё чего-то мускусного, звериного, слившегося в единый приторный смрад. Он был настолько сильным, что даже стайка серых козодоев взволнованно застрекотала в лощине.

Я не сразу решился зайти в сарай. Лишь дождавшись, пока запах немного выветрится, шагнул внутрь. В полумраке я разглядел верстак с остатками плотницких инструментов, полусгнившие хозяйственные принадлежности, обвалившиеся полки с побитыми банками и трухлявые корзины для овощей. Затем, к своему удивлению, в дальней части постройки я заметил то, что никак не подходило для интерьера фермерского сарая, а именно внушительных размеров кровать, на которой всё ещё лежал ворох полуистлевшего белья. Напротив него стоял изъеденный жучками стол с массивным креслом, предназначавшимся, по-видимому, для человека ростом никак не меньше семи футов, а также комод с вывороченными ящиками. В углу сарая притулилась железная печурка, её труба была выведена в одно-единственное окошко, да и то заколоченное. И всё это покрывал внушительный слой пыли и грязи, говоривший о том, что в сарай никто не заходил вот уже много лет. В бесформенной куче возле стола я с трудом узнал грудой сваленные книги, давно превратившиеся в труху, размякшую от сырости, так что даже названий на корешках невозможно было разобрать. Я попытался поднять и раскрыть одну из книг, но она развалилась прямо у меня в руках.

Больше в сарае не было ничего примечательного, поэтому я вышел наружу и обратил своё внимание на развалины у самого склона холма. Тёмная лощина уже вплотную подобралась к ним и окружила зарослями корявого кустарника и деревцами с неестественно перекрученными стволами. На добротном каменном фундаменте уцелела только угловая часть строения. С внутренней стороны её покрывали глубокие царапины, которые, вероятно, могли оставить когти диких зверей, если бы они не находились в том числе на высоте человеческого роста. Очевидно, что некогда на этом месте стоял большой фермерский дом, после обрушения которого его хозяин, скорее всего, и поселился в сарае.

Я копался в руинах этого дома, разгребая обломки досок и камней, но мне попадался лишь разный мусор, да поломанная домашняя утварь, поросшая лишайником.