Страж врат

Оставив сундук возле кучи досок, я вновь спустился в погреб, ступив в холодную воду. В свете фонаря была отчётливо видна каменная арка шести футов в высоту и длинный тоннель, уходивший, очевидно, вглубь Сторожевого холма. С минуту поколебавшись, я шагнул вперёд. В тоннеле ощущалась всё та же сырость, то тут, то там между скользких камней пробивались белёсые шляпки грибов на тонких ножках. Кое-где на стенах попадались крюки для керосиновых, а возможно и масляных, ламп, ломавшиеся от малейшего прикосновения к ним. Судя по всему, тоннель был построен вместе с фундаментом дома ещё во времена первых переселенцев из Салема. Оставалось лишь гадать о его назначении, помня недобрую славу, окружавшую тех, кто бежал от ведьмовских процессов.

Пройдя десятка четыре футов, я отчётливо ощутил, что тоннель приобрёл заметный уклон вниз, а каменный пол под ногами стал до того скользким от стекавшей сюда талой воды, что я поспешил опереться рукой о стену, чтобы не поскользнуться, но тут же отдёрнул её: настолько неприятным было прикосновение к холодным, осклизлым камням, вызвавшее самые отвратительные ассоциации. В голове тут же вспыхнули пугающие сюжеты из так часто читанного мной журнала «Страшных историй», где ожившие мертвецы таились в старинных подземельях из гнейсовых плит да только и ждали, когда в них забредёт какой-нибудь незадачливый искатель приключений.

Когда же я остановился, чтобы привести мысли в порядок и собраться с духом, меня неожиданно окатила вырвавшаяся откуда-то из недр тоннеля волна нестерпимого смрада. Закашлявшись и закрыв лицо рукавом, я ощутил какую-то неосознанную угрозу в этой вони. Я готов был поверить, что это не просто выход ядовитых газов, а самый настоящий адский смрад, упомянутый преподобным Абиахом Ходли. От него холодок пробежал по спине, захотелось сорваться с места и бежать прочь, словно от надвигающегося дикого зверя, чьё дыхание я только что ощутил, сильно пожалев, что оставил свой наградной армейский Кольт в автомобиле.

Оглянувшись в надежде, что вид выхода в залитый светом погреб ободрит меня, я не увидел ничего, кроме уходящего вверх каменного свода. И только сейчас я обратил внимание, как разительно изменился тип его кладки. Теперь это уже были не грубо отёсанные камни, а ровные шестиугольные блоки из чёрного матового камня, придававшего окружавшей меня тьме необычайную глубину. Несомненно, эти ровно прилаженные друг к другу своими гранями блоки были столбчатым базальтом, а тоннель просто вырублен в их едином каменном массиве невероятными усилиями неизвестных каменотёсов. Да к тому же на поверхности каждого такого блока различалась поистёршаяся резьба, представлявшая собой один и тот же узор — круги, соединённые линиями в шестиконечную конструкцию. Но это была не оккультная гексаграмма, и не пресловутое древо каббалистов, и даже не его прообраз — священный тетрактис пифагорейцев, а нечто более древнее и сакральное.

Медленно, осматривая необычную кладку и покрывавшую её резьбу, незаметно для себя, я продолжал двигаться всё дальше по тоннелю. Меня вели уже не любопытство и честолюбивая жажда знаний, а какая-то иная сила — та самая неподвластная мне, чужая воля, которая потянула меня обратно в погреб. Наконец я оторвался от таинственной резьбы и осветил фонарём тоннель. Впереди, футах в десяти от меня, была видна дверь. Не обычная деревянная, прогнившая и покосившаяся, а массивная, потемневшая от невероятной древности и покрывшаяся патиной бронзовая дверь. Я уже не сомневался насчёт того, что и дверь, и эта часть тоннеля не были выстроены беглецами из Салема или обитавшими в долине индейцами. Это было наследие куда старше самого человечества.

Я толкнул дверь, но та даже не думала поддаваться. Ни ручки, ни кольца, за которые её можно было бы открыть, я тоже не нашёл. Зато в жёлтом луче фонаря был отчётливо виден барельеф на поверхности двери — перекошенная пентаграмма. Та самая, которую нарисовала на грифельной дощечке старуха и которую я перерисовал с найденных в библиотеке Мискатоникского университета страниц с переводом «Некрономикона». В центре её также был символ, напоминающий глаз, аего изогнутый, словно язык пламени, зрачок служил замочной скважиной, из которой ощутимо тянуло сквозняком и той самой вонью.

Вспомнив о рисунке старухи, я, не задумываясь, провёл рукой от верхнего луча звезды вниз, через её центр, затем под углом вправо до другого луча, и по горизонтали влево, вдоль линии самой звезды, образовав тем самым перекрестье. Не знаю, задействовало ли это какой-то скрытый механизм замка или же этот жест был действительно чем-то из ряда сверхъестественного, о чём писал Аль-Хазред, но в то же мгновение, ничем не нарушая оглушающей тишины подземелья, от одного моего лёгкого прикосновения дверь подалась вперёд и растворилась в густой тьме арочного проёма. Луч фонаря, потянувшийся за ней, поблек, а затем, замигав, и вовсе погас.