41 мин, 0 сек 19046
Я сломался.
Почему, осознав, что добро и зло, тьма и свет суть одно на уровне Высшего Разума, я делал те вещи, которые обычный человеческий ум отнесет к темным и злым? Быть может, человек не готов еще к такого рода знанию? Быть может, все, что я делал — это лишь уловка моего человеческого ума для обхода морали? Я не могу ответить на эти вопросы наверняка. Более того, я не могу ни на один вопрос ответить наверняка. А самое страшное, что, попытавшись рассмотреть мои действия с позиций того, на чем висит ярлык добра и света, мне вдруг открылась тьма моих поступков. Нет, мне не стало страшно. Ибо колдовством я лишился страха. Мне не стало страшно даже от осознания неправильности пути. Ибо я не могу сказать точно, правильный он был или нет. Но я могу определенно заявить, что мой мир стал вязким. Земля в моем мире начала уходить из-под моих ног. Она стала зыбучим песком. Размывалось и поглощалось то, что было, давая право быть на поверхности чему-то новому, качественно новому. Я не знал, не хотел знать, что строить на заново открывшемся пространстве. Я не хотел ничего строить, но и пустой эту землю оставлять нельзя.
Я поспешил домой. Пока мир не утонул, я должен завершить четвертую часть ритуала. Одежда мне больше не понадобится, и моем шкафу будут четыре скелета с четырьмя костюмами.
Дома я наложил заклятие на свой злосчастный дневник, чтобы его не смог прочесть тот, кто не должен. Я разделся и снял с брюк ремень. Я прикрепил его к арке между дверями, чтобы получилась петля.
Для кого я писал этот дневник, если даже и меня уже нет?
Ночь с 18 на 19 апреля 2016.
— Ну, дела… — Петр Леонидович отложил дневник. — Я думаю, родителям не надо давать эти записки. Им и так горя хватит.
Муравьев отправился в кровать. «Хм… А ведь щенок он, а никакой не зверь. Не смог дать ладу силе, которую сам же и открыл» — подумал следователь, повернулся на бок и крепко заснул.
Часть 2.
По следам муравьев.
— Да, да, я выслеживаю вандала и насильника, он один, наряд пока не нужен — это спугнет его, — Петр бросил трубку мобильного телефона. Предполагаемый преступник остановился, его тут же окружила стая собак. Следователь устроился неподалеку в кустах и затих.
«Чего же ты ждешь, куда они все смотрят»…
Следователь уставился туда, куда смотрела «преступная компания». Спустя некоторое время он засек три мерцающих женских силуэта. Они подошли к пацану. Он что-то говорил, шевелил губами, но слов было не расслышать. Зато Петр отчетливо увидел улыбки женщин. Он смотрел в их сторону, как завороженный.
Вскоре процессия стала расходиться. «Пора!» — подумал Петр, но так и не смог сдвинуться с места. Он распрямился во весь рост и с ужасом стал наблюдать, как женщины идут прямо на него! Он пробовал пошевелиться, но воздух будто стал густым и вязким, ватные ноги не слушались, руки не хотели напрягаться; сложно было открыть рот, но когда это удалось, издать звук не представлялось возможным.
Собаки, шедшие за силуэтами, разбежались, а сами женщины почти вплотную подошли к Муравьеву. И они улыбались! Конечно, как они могли не улыбаться, ведь вместо голов у них были голые черепа, покрытые волосами — а черепа всегда улыбаются! Петр попытался напрячь каждый мускул в своем теле, он широко раскрыл рот и зажмурился и попробовал отвернуться. И ему это удалось! Из его глотки вырвался крик. От неожиданности наш следователь тут же замолк. Его окружила гробовая тишина и тьма, только ветер шелестел листьями деревьев на кладбищенской посадке.
Шорох послышался совсем рядом. Петр оглянулся на звук. Он увидел дерево, а на дереве покачивался висельник на веревке, издающей характерный скрип. Муравьев подошел к дереву поближе, очертания фигуры казались ему знакомыми.
Вдруг висельник открыл глаза, скрестил руки на груди и поднял голову. Он посмотрел на следователя надменно сверху вниз и вполне себе живым обычным голосом поведал:
— Я разделся и повесился на ремне от брюк.
Голова Петра закружилась, и он упал. Земля стала засасывать его, но он был не в силах сопротивляться. Последнее, что он видел, были огоньки внимательно изучающих его глаз висельника.
Петр Леонидович Муравьев, как обычно, поздно возвращался с работы. О своем сне он думал, когда брился утром. И мысли его кружились вокруг невнятных укоров себя за старость и впечатлительность. Машину он сегодня не брал — хотелось прогуляться. Чудесный апрельский день сменился не менее замечательным апрельским вечером. Вдохнув полной грудью весенний ароматный воздух, следователь достал из дипломата старенький плеер с наушниками. Он включил какую-то металл-балладу, вроде как группы «Iron Maiden», и направился к дому.
Заслушавшись музыкой, на своей волне, наш герой принялся переходить дорогу и опомнился только тогда, когда услышал визг тормозов и протяжный вой автомобильного клаксона.
Почему, осознав, что добро и зло, тьма и свет суть одно на уровне Высшего Разума, я делал те вещи, которые обычный человеческий ум отнесет к темным и злым? Быть может, человек не готов еще к такого рода знанию? Быть может, все, что я делал — это лишь уловка моего человеческого ума для обхода морали? Я не могу ответить на эти вопросы наверняка. Более того, я не могу ни на один вопрос ответить наверняка. А самое страшное, что, попытавшись рассмотреть мои действия с позиций того, на чем висит ярлык добра и света, мне вдруг открылась тьма моих поступков. Нет, мне не стало страшно. Ибо колдовством я лишился страха. Мне не стало страшно даже от осознания неправильности пути. Ибо я не могу сказать точно, правильный он был или нет. Но я могу определенно заявить, что мой мир стал вязким. Земля в моем мире начала уходить из-под моих ног. Она стала зыбучим песком. Размывалось и поглощалось то, что было, давая право быть на поверхности чему-то новому, качественно новому. Я не знал, не хотел знать, что строить на заново открывшемся пространстве. Я не хотел ничего строить, но и пустой эту землю оставлять нельзя.
Я поспешил домой. Пока мир не утонул, я должен завершить четвертую часть ритуала. Одежда мне больше не понадобится, и моем шкафу будут четыре скелета с четырьмя костюмами.
Дома я наложил заклятие на свой злосчастный дневник, чтобы его не смог прочесть тот, кто не должен. Я разделся и снял с брюк ремень. Я прикрепил его к арке между дверями, чтобы получилась петля.
Для кого я писал этот дневник, если даже и меня уже нет?
Ночь с 18 на 19 апреля 2016.
— Ну, дела… — Петр Леонидович отложил дневник. — Я думаю, родителям не надо давать эти записки. Им и так горя хватит.
Муравьев отправился в кровать. «Хм… А ведь щенок он, а никакой не зверь. Не смог дать ладу силе, которую сам же и открыл» — подумал следователь, повернулся на бок и крепко заснул.
Часть 2.
По следам муравьев.
— Да, да, я выслеживаю вандала и насильника, он один, наряд пока не нужен — это спугнет его, — Петр бросил трубку мобильного телефона. Предполагаемый преступник остановился, его тут же окружила стая собак. Следователь устроился неподалеку в кустах и затих.
«Чего же ты ждешь, куда они все смотрят»…
Следователь уставился туда, куда смотрела «преступная компания». Спустя некоторое время он засек три мерцающих женских силуэта. Они подошли к пацану. Он что-то говорил, шевелил губами, но слов было не расслышать. Зато Петр отчетливо увидел улыбки женщин. Он смотрел в их сторону, как завороженный.
Вскоре процессия стала расходиться. «Пора!» — подумал Петр, но так и не смог сдвинуться с места. Он распрямился во весь рост и с ужасом стал наблюдать, как женщины идут прямо на него! Он пробовал пошевелиться, но воздух будто стал густым и вязким, ватные ноги не слушались, руки не хотели напрягаться; сложно было открыть рот, но когда это удалось, издать звук не представлялось возможным.
Собаки, шедшие за силуэтами, разбежались, а сами женщины почти вплотную подошли к Муравьеву. И они улыбались! Конечно, как они могли не улыбаться, ведь вместо голов у них были голые черепа, покрытые волосами — а черепа всегда улыбаются! Петр попытался напрячь каждый мускул в своем теле, он широко раскрыл рот и зажмурился и попробовал отвернуться. И ему это удалось! Из его глотки вырвался крик. От неожиданности наш следователь тут же замолк. Его окружила гробовая тишина и тьма, только ветер шелестел листьями деревьев на кладбищенской посадке.
Шорох послышался совсем рядом. Петр оглянулся на звук. Он увидел дерево, а на дереве покачивался висельник на веревке, издающей характерный скрип. Муравьев подошел к дереву поближе, очертания фигуры казались ему знакомыми.
Вдруг висельник открыл глаза, скрестил руки на груди и поднял голову. Он посмотрел на следователя надменно сверху вниз и вполне себе живым обычным голосом поведал:
— Я разделся и повесился на ремне от брюк.
Голова Петра закружилась, и он упал. Земля стала засасывать его, но он был не в силах сопротивляться. Последнее, что он видел, были огоньки внимательно изучающих его глаз висельника.
Петр Леонидович Муравьев, как обычно, поздно возвращался с работы. О своем сне он думал, когда брился утром. И мысли его кружились вокруг невнятных укоров себя за старость и впечатлительность. Машину он сегодня не брал — хотелось прогуляться. Чудесный апрельский день сменился не менее замечательным апрельским вечером. Вдохнув полной грудью весенний ароматный воздух, следователь достал из дипломата старенький плеер с наушниками. Он включил какую-то металл-балладу, вроде как группы «Iron Maiden», и направился к дому.
Заслушавшись музыкой, на своей волне, наш герой принялся переходить дорогу и опомнился только тогда, когда услышал визг тормозов и протяжный вой автомобильного клаксона.
Страница
8 из 11
8 из 11