Змеиный царь (из цикла «Пропойские исторнии»)

— Так сегодня среда уже. А как не успею? — пожал плечами Сымон.

— А не успеешь — на поле сошлют. Не знаешь, что ли. Не впервой. На жите работы хватит. Бери ружьё, да в лес — некогда рассуждать.

Сымон был ловчим в имении у Старжевских — родовитых, но не слишком ныне богатых польских шляхтичей. На панщину его не привлекали — Сымон должен был доставлять дичь на панскую кухню, да приглядывать за панским лесом, чтобы кто самовольно не рубил деревьев на дрова или стройку и не бил почём зря панского зверя. С деревьями было попроще — они росли там, где появились на свет. А вот со зверьём было хуже — владений ни панских, ни каких других оно не признавало, так что время от времени, когда звери уходили по тем или иным причинам в другие места, Сымону попадало от пана за не слишком удачную охоту. Тогда во всём был виноват ловчий — не усмотрел, дескать, как кто-то чужой панское зверьё пострелял. Тогда Сымона на несколько дней отправляли на работу отбывать панщину. Отработками наказывали и тогда, когда ему не удавалось подстрелить нужное количество дичи. Своего ружья у ловчего не было. Да и какое ружьё может быть у крепостного холопа. Приходилось пользоваться панским, купленном не слишком задорого специально для этих целей. Сымон брал его на охоту и вновь сдавал на хранение эконому по её окончании.

Торопливо собрав в торбу нехитрую снедь, Сымон забросил ружью за спину и зашагал в сторону леса, росшего почти на самой окраине Ректы — деревни в родовом имении Старжевских неподалёку от Пропойска. Рядом с ним бежал Жук — его верный пёс, неразлучный товарищ по охоте.

По пути Сымон заглянул в крайнюю хату, покрытую им же в прошлом году соломой. Жук вбежал во двор первым и тут же залился лаем, одновременно приветствуя и бросая вызов крупному хозяйскому кобелю. Тот тоже принялся брехать, но как-то лениво и всё кончилось тем, что оба пса понюхали друг друга, помахали хвостами и разошлись в разные стороны. Хозяйский кобель побрёл к своей миске с водой, словно демонстрируя, кто во дворе хозяин, а Жук отскочил к плетню и уселся в его тени там, где не доставала цепь его сородича. Собаки хорошо знали друг друга, поэтому встреча кобелей закончилась мирно.

На лай из сеней выскочила Алёнка, молодая невеста Сымона:

— Сымон, ты?

— Я, — улыбнулся Сымон.

Жук, увидав Алёнку, вскочил и подбежал к девушке, которая тут же потрепала его за ушами:

— Что, Жук — на охоту, в лес?

— Точно. Идём в лес — к пану в воскресенье гости приезжают, надо дичи настрелять, — вместо пса ответил Сымон. — Твои в поле?

— И отец с матерью, и старшие братья с сестрой, — кивнула Алёнка.

— А что это у тебя глаза на мокром месте? Случилось чего? — озабоченно спросил Сымон, только сейчас заметивший, что девушка вся в слезах.

Алёнка лишь махнула рукой и отвернулась.

Сымон подошёл к девушке и нежно обнял её:

— Ну — что случилось? Опять? Опять, да?! Да не слушай ты их.

Девушка залилась горькими слезами.

Алёнка была самой младшей в своей семье. Ей лишь недавно минуло девятнадцать лет. На всю Ректу славилась Алёнка своей добротой — то птенца, упавшего из гнезда, выходит, то лосёнка осиротевшего на зиму в хлев заберёт и ухаживает, пока снег не растает, потом в лес отпустит. И голос. Голос у неё был особенный — не то, чтобы сильный, но удивительно мило звучащий и звонкий. Многие любили Алёнкины песни во время масленицы или ночью возле купальских костров. Алёнке можно было доверить любые сердечные тайны, найти утешение и получить не по годам мудрый совет. Да и с Сымоном они сошлись, когда ловчий, прослышав про её доброту, пару раз приносил её то осиротевшего совёнка, то лишившегося матери зайчонка. Так незаметно для себя Сымон привязался к девушке и полюбил её той особой любовью, в которой скорее больше привязанности, чем страсти, но которая, тем не менее, всегда более стойкая и прочная. Одно было худо. Не дал Бог Алёнке красоты — внешне она была совсем неприметная — небольшого роста, вся в конопушках, густо разбросанных на тёмном, некрасивом лице. Да и нос у неё, как будто мало других тяжких для любой девушки недостатков, был острым и слишком уж длинным. Вначале, ещё когда они были детьми, прозвали её сверстники за непомерно длинный нос Цаплей. Обидное прозвище закрепилось и теперь многие в Ректе так и называли её между собой за глаза. И всё бы ничего — Сымон полюбил её и никто другой не был ему нужен. Он уже, казалось, не замечал ни носа, ни конопушек, ни тёмного невзрачного лица — слишком светлой была полюбившаяся ему душа. Но нашлись злые люди. Не одна деревенская красавица мечтала о внимании Сымона — высокого, статного и сильного парня. Лучше него не было охотника во всей Пропойской округе. Бывало, даже соседние русские паны одалживали ловчего для своей охоты у Старжевского и очень уж завидовали, что такой молодец не у них, а у поляка. Тем более со стороны казалось многим, что Сымон и Алёнка — совсем не пара.