Добавить в моё избранное
32 мин, 31 сек 2903
Нелепой и неприятной.
Светловолосая вообще никогда не разговаривала с кем-либо дольше одной минуты. Даже с братьями. И уж тем более… (с человеком?)…
— Мне надоело, я ухожу, — сказала она и спрыгнула с бревна на землю.
— Подожди, — он моментально поймал ее за локоть.
— Чего мне ждать?! — она резко развернулась и насмешливо посмотрела на него.
И осталась стоять на месте. Он шагнул ближе.
«Чем же от него пахнет?» — не могла понять она. Ей ничего не стоило вырвать свою руку из ее пальцев, но эта загадка с запахом ее останавливала. Никотин перебивал этот странный еле уловимый аромат, словно щуплый пытался спрятать его за более резким. Светловолосая разделяла людей по запахам на несколько категорий: недавно вымытые, воняющие грязью или потом, люди искусственно пахнущие (духи, лосьоны) и дети. Щуплый не относился ни к одному из этих подвидов — то, что он прятал за сигаретной вонью, больше напоминало по запаху какую-то пыльную, залежалую, облитую чем-то приторно сладким вещь, но никак не человеческую кожу.
Она с полминуты молча его разглядывала. У него были слегка вздернутые к вискам зеленые глаза, блеклые ресницы и маленький прыщик возле носа…
— Ну!
Он запрокинул голову, словно заинтересовался чем-то весьма увлекательным происходящим в небе. На самом деле он очень боялся ее отпугнуть и думал, как бы сделать все помягче.
— Могу я тебя спросить? — повторил он. — Нет, не так… Я давно за тобой наблюдаю и ты мне нра… — он осекся и посмотрел ей прямо в глаза.
Она сперва нахмурилась, а потом вдруг поняла, что ее смутные опасения были напрасны, и кривенькая ухмылочка раздвинула уголки рта кровавым надрезом.
— Я за тебя рада, — сказала она и прищурилась, разом отбрасывая всю свою подозрительность.
Вид у него был растерянный.
— А я могу… тебя… — он шагнул еще ближе.
— Что? — безразличным голосом спросила она, хотя от его приближения ощутила тревожный холодок в паху и почувствовала, как неожиданно сбился ритм сердца.
Секунду она смотрела в его сузившиеся до размера булавочной головки зрачки, а потом он слегка подался вперед и мягко коснулся неестественно холодными губами ее губ. Она на мгновение застыла…
НЕТ!
Ее волосы встали дыбом, она резко отпрянула, с силой отрывая его от себя, скакнула назад, превращаясь в размытую белесую полосу, и тут же врезалась спиной в ствол дерева, качнувшегося от невероятной силы удара. Что-то чужое живым извивающимся червем скользнуло внутрь нее по пищеводу и взорвалось внутри жгучими искрами боли.
Лицо щуплого теперь было абсолютно спокойным.
Она согнулась пополам, жадно хватая ртом воздух. Внутри ее желудка и кишок разливалась такая острая боль, словно сосальщик вдруг вырос до неимоверных размеров и теперь сжирает ее изнутри. Она вцепилась в сосновый ствол, соскребая слоистую кору когтями в попытке удержаться на ногах. Ее глаза стали ярко белыми, мечущимися, с огромными черными зрачками.
Щуплый стоял на прежнем месте и с отстраненным любопытством за ней наблюдал.
Она сипло взвыла от боли и попыталась закричать, но только мучительно закашлялась и начала сплевывать рыхлую распадающуюся массу желтовато-зеленого цвета с примесью крови. Мышцы свело и она, цепляясь за ветки, повалилась на колени. Она уже даже не могла двигаться. Жгучая, невыносимо острая пульсирующая боль разъедала все тело.
А он просто стоял и смотрел…
Он знал, что агония продлится считанные секунды. Сперва органы, затем кровь, паралич конечностей и асфиксия, когда откажут легкие. А через полчаса ему останется лишь высосать полупереваренную массу, оставив лишь живучего сосальщика для продолжения рода…
Когда она перестала двигаться, он подошел ближе.
Ее белые волосы смешались с хвоей и прошлогодними листьями. Она уже не дышала, прикусив посиневший кончик языка. Широко раскрытые глаза были до краев наполнены слезами. Он присел рядом, прислонившись к стволу, и вдохнул запах свежего ночного леса.
Он был доволен — теперь он неделю точно будет сыт. А потом можно заняться и братьями. Главное — не вспугнуть. В лагерь ему теперь возвращаться нельзя, иначе те могут заподозрить неладное, да и в лесу следовало бы вести себя осторожнее. Уже за двое суток эта троица умудрилась развесить на соснах по-меньшей мере пять обглоданных тел, а ведь одной из жертв была девчонка из старшего отряда… За приютских можно особо не волноваться, поскольку их всегда считают кем-то вроде потенциальных бунтарей и беглецов, сам он в отрядных списках не числится, но вот эта девчонка… Сегодня-завтра поднимется буча, ее начнут искать, а следом и всех прочих. Вполне возможно, что даже лес прочешут.
Уже в день приезда чуть в стороне от лагеря он приглядел замечательную рощу полувековых дубов, под разросшимися корнями которых можно было свить уютное гнездо, отложить кладку и преспокойно дожить до августа.
Светловолосая вообще никогда не разговаривала с кем-либо дольше одной минуты. Даже с братьями. И уж тем более… (с человеком?)…
— Мне надоело, я ухожу, — сказала она и спрыгнула с бревна на землю.
— Подожди, — он моментально поймал ее за локоть.
— Чего мне ждать?! — она резко развернулась и насмешливо посмотрела на него.
И осталась стоять на месте. Он шагнул ближе.
«Чем же от него пахнет?» — не могла понять она. Ей ничего не стоило вырвать свою руку из ее пальцев, но эта загадка с запахом ее останавливала. Никотин перебивал этот странный еле уловимый аромат, словно щуплый пытался спрятать его за более резким. Светловолосая разделяла людей по запахам на несколько категорий: недавно вымытые, воняющие грязью или потом, люди искусственно пахнущие (духи, лосьоны) и дети. Щуплый не относился ни к одному из этих подвидов — то, что он прятал за сигаретной вонью, больше напоминало по запаху какую-то пыльную, залежалую, облитую чем-то приторно сладким вещь, но никак не человеческую кожу.
Она с полминуты молча его разглядывала. У него были слегка вздернутые к вискам зеленые глаза, блеклые ресницы и маленький прыщик возле носа…
— Ну!
Он запрокинул голову, словно заинтересовался чем-то весьма увлекательным происходящим в небе. На самом деле он очень боялся ее отпугнуть и думал, как бы сделать все помягче.
— Могу я тебя спросить? — повторил он. — Нет, не так… Я давно за тобой наблюдаю и ты мне нра… — он осекся и посмотрел ей прямо в глаза.
Она сперва нахмурилась, а потом вдруг поняла, что ее смутные опасения были напрасны, и кривенькая ухмылочка раздвинула уголки рта кровавым надрезом.
— Я за тебя рада, — сказала она и прищурилась, разом отбрасывая всю свою подозрительность.
Вид у него был растерянный.
— А я могу… тебя… — он шагнул еще ближе.
— Что? — безразличным голосом спросила она, хотя от его приближения ощутила тревожный холодок в паху и почувствовала, как неожиданно сбился ритм сердца.
Секунду она смотрела в его сузившиеся до размера булавочной головки зрачки, а потом он слегка подался вперед и мягко коснулся неестественно холодными губами ее губ. Она на мгновение застыла…
НЕТ!
Ее волосы встали дыбом, она резко отпрянула, с силой отрывая его от себя, скакнула назад, превращаясь в размытую белесую полосу, и тут же врезалась спиной в ствол дерева, качнувшегося от невероятной силы удара. Что-то чужое живым извивающимся червем скользнуло внутрь нее по пищеводу и взорвалось внутри жгучими искрами боли.
Лицо щуплого теперь было абсолютно спокойным.
Она согнулась пополам, жадно хватая ртом воздух. Внутри ее желудка и кишок разливалась такая острая боль, словно сосальщик вдруг вырос до неимоверных размеров и теперь сжирает ее изнутри. Она вцепилась в сосновый ствол, соскребая слоистую кору когтями в попытке удержаться на ногах. Ее глаза стали ярко белыми, мечущимися, с огромными черными зрачками.
Щуплый стоял на прежнем месте и с отстраненным любопытством за ней наблюдал.
Она сипло взвыла от боли и попыталась закричать, но только мучительно закашлялась и начала сплевывать рыхлую распадающуюся массу желтовато-зеленого цвета с примесью крови. Мышцы свело и она, цепляясь за ветки, повалилась на колени. Она уже даже не могла двигаться. Жгучая, невыносимо острая пульсирующая боль разъедала все тело.
А он просто стоял и смотрел…
Он знал, что агония продлится считанные секунды. Сперва органы, затем кровь, паралич конечностей и асфиксия, когда откажут легкие. А через полчаса ему останется лишь высосать полупереваренную массу, оставив лишь живучего сосальщика для продолжения рода…
Когда она перестала двигаться, он подошел ближе.
Ее белые волосы смешались с хвоей и прошлогодними листьями. Она уже не дышала, прикусив посиневший кончик языка. Широко раскрытые глаза были до краев наполнены слезами. Он присел рядом, прислонившись к стволу, и вдохнул запах свежего ночного леса.
Он был доволен — теперь он неделю точно будет сыт. А потом можно заняться и братьями. Главное — не вспугнуть. В лагерь ему теперь возвращаться нельзя, иначе те могут заподозрить неладное, да и в лесу следовало бы вести себя осторожнее. Уже за двое суток эта троица умудрилась развесить на соснах по-меньшей мере пять обглоданных тел, а ведь одной из жертв была девчонка из старшего отряда… За приютских можно особо не волноваться, поскольку их всегда считают кем-то вроде потенциальных бунтарей и беглецов, сам он в отрядных списках не числится, но вот эта девчонка… Сегодня-завтра поднимется буча, ее начнут искать, а следом и всех прочих. Вполне возможно, что даже лес прочешут.
Уже в день приезда чуть в стороне от лагеря он приглядел замечательную рощу полувековых дубов, под разросшимися корнями которых можно было свить уютное гнездо, отложить кладку и преспокойно дожить до августа.
Страница
9 из 10
9 из 10
