Зничеслав вздрогнул от явного стука спиц над ухом. Открыл глаза, сон отползал в ночной мрак. Спицы стукнули второй раз. Игра началась! Зничеслав никогда не знал, откуда приходит этот звук, кто двигает невидимыми пальцами, зачем ведёт эту игру? Знал он одно: этот мир, и так переполненный мерзостями и смертями, становится с этого мгновения неизмеримо хуже.
Добавить в моё избранное
32 мин, 15 сек 3336
Первое своё жизненное потрясение романтичный гимназист Викеша Кирсанов испытал в семнадцатом году. Из того русского народа, который он искренне любил, явилась новая раса. А вернее, Раса Древняя: дикая, невежественная и кровожадная до одури. Запылали поместья, полилась кровь. Заброшенный судьбой в южные губернии, мечтал он возвратиться в родные орловские края. Не столько природа, воспетая Тургеневым, сколько очаровательные глазки Зиночки Сабуровой тянули его туда. Вступил в Добровольческую армию. Хорошая гимназическая подготовка в математических науках, способность к обучению, природный глазомер, бесшабашная смелость вывели его в артиллерийские офицеры, стал он командиром батареи. В начале сентября 1919-го большевиков выбили из Курска. Но до Мценска, как мечтал Викентий, не дошли. При наступлении на Орёл кирсановскую батарею разбили.
Молодой штабс-капитан ждал, куда его определят дальше. И тут вызвали к полковнику Саевскому. В кабинете суетился адъютант полковника Балий, разливал ароматный чай из старого чайника. А Саевский рассказывал интереснейшую историю. При наступлении вдоль железной дороги атакующие белые части обнаружили ветку, отходящую от основной магистрали в лес. А в лесу спрятанный бронепоезд.
— И ветка странная, и бронепоезд, — рассказывал полковник. — Вроде как рельсы положены не в одно время с основными путями. Но положили их давно, или красные соорудили её только что, для того чтобы спрятать бронепоезд, не поймёшь. И бронепоезд стоял без охраны. Внутри паутина, но пара котелков была с горячей кашей. Конструкция странная, но пулемёты и орудия, хоть не новые, но в исправности. Котёл, механизм тоже вполне годные.
Саевский набирал команду. И Кирсанову предложил место старшего артиллерийского офицера.
Кирсанов согласился. При знакомстве с составом выяснилось, что была на нём надпись «Товарищ Волков». Что это был этот человек: старый большевик или молодой красный командир никто не знал, да и знать не хотел. Надпись стали счищать. И когда осталось «Волк», кто-то сказал:
— Вот пусть и будет наш бронепоезд «Волк».
На том и порешили.
Пока готовились к выступлению в сторону фронта, красные контратаковали под Орлом. Будённый стал наступать с востока, от Воронежа. Где-то на юге бил по тылам батька Махно. Бронепоезд командование гоняло то в сторону Орла, то к Касторной, то стали говорить, что надо бить Махно.
А у Кирсанова другие появились проблемы. Стал чувствовать в последнее время штабс-капитан, что нечто идёт за ним по пятам. Идёт, хрипя, сипя, вздыхая и сглатывая голодную слюну. Явилось это существо из иного мира или вышло из его собственных ночных кошмаров, Викентий не знал. Знал он главное и страшное, что Бог его, видимо, уже оставил. Посмотрел на его изгаженную войной душу, да и плюнул. Плюнул, отвернулся и забыл навсегда.
У других солдат нервы от этой войны тоже были ни к чёрту. Один из них, второй номер пулемета, вскакивал ночами и кричал:
— Нет! Не могу больше.
Однажды во время стоянки отошёл он в лесок и застрелился.
Всё это радости не добавляло. Тем более что двумя днями ранее встали водой заправиться, и вдруг срочно команда: «По вагонам». Некоторые на ходу заскакивали. У одного младшего фейерверкера нога с подножки соскользнула, и упал он под тяжёлые колёса. Бронепоезд остановили, достали его ещё живого, но нижняя часть вся уже была как изжёвана.
А когда поехали, Кирсанов с удивлением поймал себя на мысли, что колёса стучат как-то весело.
«Человек погиб, а я почему радостное слышу?» — размышлял Кирсанов. — «Вот как очерствел на войне».
Потом один из солдат проснулся ночью с криком:
— Он мне ноги съел!
Викентий глаза распахнул, но рядом с солдатиком уже возился адъютант Балий:
— Чего ж ты орёшь? — он потрогал ноги бойцу, стал растирать. — Затекли у тебя ноги во сне. А ты — «съел».
Шорохи, шёпоты, скрипы и завесы паутины. Северин мотался по тёмным закоулкам старой усадьбы в поисках невесть чего. Слышались дальние выстрелы. Но, видимо, палили для острастки, врагов здесь никаких не было. Заглянув в очередную комнату, Северин по сполохам за окном понял, что бойцы запали амбар, для геройства.
«Лишь бы меня здесь, в доме, не подожгли, с них станется».
Был Северин ровесник века. Году в 12-ом, ещё до большой войны, стал «большевиком». Разносил с гимназистами листовки, писал прокламации, печатал на гектографе. Года через полтора такой деятельности всю их «ячейку» арестовали. Просидел он под следствием несколько месяцев. Пугали его каторгой, ещё арестантскими ротами, хотя было ему всего 14. Потом надоело с ним возиться, да большой вины за ним не нашли. А может мать кого «подмазала». Пинком выпустили на свободу. Но страху нагнали. Старым товарищам сказал Северин, что надо бы гимназию закончить, да к университету готовиться. А тут в семнадцатом — революция!
Молодой штабс-капитан ждал, куда его определят дальше. И тут вызвали к полковнику Саевскому. В кабинете суетился адъютант полковника Балий, разливал ароматный чай из старого чайника. А Саевский рассказывал интереснейшую историю. При наступлении вдоль железной дороги атакующие белые части обнаружили ветку, отходящую от основной магистрали в лес. А в лесу спрятанный бронепоезд.
— И ветка странная, и бронепоезд, — рассказывал полковник. — Вроде как рельсы положены не в одно время с основными путями. Но положили их давно, или красные соорудили её только что, для того чтобы спрятать бронепоезд, не поймёшь. И бронепоезд стоял без охраны. Внутри паутина, но пара котелков была с горячей кашей. Конструкция странная, но пулемёты и орудия, хоть не новые, но в исправности. Котёл, механизм тоже вполне годные.
Саевский набирал команду. И Кирсанову предложил место старшего артиллерийского офицера.
Кирсанов согласился. При знакомстве с составом выяснилось, что была на нём надпись «Товарищ Волков». Что это был этот человек: старый большевик или молодой красный командир никто не знал, да и знать не хотел. Надпись стали счищать. И когда осталось «Волк», кто-то сказал:
— Вот пусть и будет наш бронепоезд «Волк».
На том и порешили.
Пока готовились к выступлению в сторону фронта, красные контратаковали под Орлом. Будённый стал наступать с востока, от Воронежа. Где-то на юге бил по тылам батька Махно. Бронепоезд командование гоняло то в сторону Орла, то к Касторной, то стали говорить, что надо бить Махно.
А у Кирсанова другие появились проблемы. Стал чувствовать в последнее время штабс-капитан, что нечто идёт за ним по пятам. Идёт, хрипя, сипя, вздыхая и сглатывая голодную слюну. Явилось это существо из иного мира или вышло из его собственных ночных кошмаров, Викентий не знал. Знал он главное и страшное, что Бог его, видимо, уже оставил. Посмотрел на его изгаженную войной душу, да и плюнул. Плюнул, отвернулся и забыл навсегда.
У других солдат нервы от этой войны тоже были ни к чёрту. Один из них, второй номер пулемета, вскакивал ночами и кричал:
— Нет! Не могу больше.
Однажды во время стоянки отошёл он в лесок и застрелился.
Всё это радости не добавляло. Тем более что двумя днями ранее встали водой заправиться, и вдруг срочно команда: «По вагонам». Некоторые на ходу заскакивали. У одного младшего фейерверкера нога с подножки соскользнула, и упал он под тяжёлые колёса. Бронепоезд остановили, достали его ещё живого, но нижняя часть вся уже была как изжёвана.
А когда поехали, Кирсанов с удивлением поймал себя на мысли, что колёса стучат как-то весело.
«Человек погиб, а я почему радостное слышу?» — размышлял Кирсанов. — «Вот как очерствел на войне».
Потом один из солдат проснулся ночью с криком:
— Он мне ноги съел!
Викентий глаза распахнул, но рядом с солдатиком уже возился адъютант Балий:
— Чего ж ты орёшь? — он потрогал ноги бойцу, стал растирать. — Затекли у тебя ноги во сне. А ты — «съел».
Шорохи, шёпоты, скрипы и завесы паутины. Северин мотался по тёмным закоулкам старой усадьбы в поисках невесть чего. Слышались дальние выстрелы. Но, видимо, палили для острастки, врагов здесь никаких не было. Заглянув в очередную комнату, Северин по сполохам за окном понял, что бойцы запали амбар, для геройства.
«Лишь бы меня здесь, в доме, не подожгли, с них станется».
Был Северин ровесник века. Году в 12-ом, ещё до большой войны, стал «большевиком». Разносил с гимназистами листовки, писал прокламации, печатал на гектографе. Года через полтора такой деятельности всю их «ячейку» арестовали. Просидел он под следствием несколько месяцев. Пугали его каторгой, ещё арестантскими ротами, хотя было ему всего 14. Потом надоело с ним возиться, да большой вины за ним не нашли. А может мать кого «подмазала». Пинком выпустили на свободу. Но страху нагнали. Старым товарищам сказал Северин, что надо бы гимназию закончить, да к университету готовиться. А тут в семнадцатом — революция!
Страница
1 из 10
1 из 10
