Дверь отчаяния в безнадежно мертвый сад

«Отлично, — усмехнулся Михаил, — теперь будет два козла!».

Отдохнув и посмеявшись над паническим ужасом перед безобидным нарисованным козлом, он продолжил свой путь, твердо решив идти до конца, что бы это ни значило. Но идти далеко не пришлось.

Кравшийся вслед за Росиным уродливый полукот в страхе замер и, прижав мышиные уши, залег в траву, с опаской наблюдая за вопящим на весь мир человеком, в отчаянии бьющимся в конец мира — твердую стену — предательски обманчиво расчерченную как кажущееся место встречи земли с небесами…

Прошло несколько серых дней в заштрихованном мире, прежде чем Михаил, проклиная двадцать второе января, побрел в сторону зловещего коричневого пятна на горизонте. Он попробует двигаться на восток до предела, и если, не дай Бог, предел есть — ему останется одно — вернуться в дом.

Марцинисты ночью развесили по всем стенам «иконы». Доктор Рисман был раздражен, войдя утром в отделение и обнаружив пациентов, стоящих по стойке смирно каждого перед своим рисунком. Тихий заунывный хор, раскачиваясь как на ветру, шепотом тянул: «Мааааааа-циииииии», и в этом звуке, вязко текущем по коридорам, было что-то зловещее. Если персоналу удавалось кого-нибудь «оторвать» от стены, то, как только санитары занимались другим пациентом, первый снова занимал свое место. Через пятнадцать минут борьбы Рисман плюнул на затею заставить психов отказаться от их идеи и закрылся в кабинете. Только четверо не медитировали перед «иконами»: два санитара, скрывающих принадлежность к организации, и Леший с Профессором.

Леший, проводящий какие-то непонятные манипуляции с выпрошенными у сестры хозяйки щипцами, боязливо озирался по сторонам. Профессор, делающий вид, что читает книгу, пристально наблюдал за Лешим.

Неожиданно Леший вскинул руку с щипцами вверх и вдруг начал крутиться по полу на коленях, шаря по линолеуму руками. Профессор видел неподдельный ужас и отчаяние в глазах старика. Наконец Леший поднял с пола какую-то крошку и заорал на все отделение так, что медитирующие испуганно захныкали.

— Двадцать первое третьего месяца дома… двадцать первое… я видел… стекла, чтоб вас… дайте мне стекла! Вы не понимаете! Я знаю! Мой сын!… Марций! Стекла… дайте…

Леший метался и бросался от одной стены к другой, лупя, что есть силы, левой ладонью по их крашенной в изнывающе белый цвет поверхности, несмотря на нестерпимое в руке жжение. Его лицо, покрытое толстым слоем блестящего пота, выражало ужас, мольбу и угрозу одновременно. В глазах сумасшедшего старика повисли беспокойные озера слез, готовые бурной волной перекатиться через веко и выплеснуться на загадочный, размером с ноготь, предмет, бережно сжимаемый тремя пальцами правой руки…

Профессор, заподозривший что-то для него важное, сделал останавливающий жест в сторону подбегающих санитаров:

— Я сам, не волнуйтесь… у меня получается с дедом… займитесь остальными.

Санитар пожал плечами, показал второму, что все нормально, и они побежали успокаивать рыдающих в цепочке перед стенами больных.

Оставшись наедине со стариком, Савкин прикрыл дверь и показал деду замолчать. Старик, проникшись участием к своему горю, заметно успокоился:

— Скажи, чтобы мне дали стекла!

— Хорошо, Центурион, хорошо… Какие стекла?

— Увеличительные… Марций… мой солдат… мой мальчик, — дед опять заплакал, медленно раскрывая пересеченную в разных направлениях морщинами ладонь. — Двадцать первое третьего месяца дома… это последнее… Профессор…

Савкин, сдерживая дрожь невероятного возбуждения и затаив дыхание, наблюдал, как старые, обтянутые желтой кожей пальцы Лешего словно в замедленной съемке, раздвигаясь, приоткрывали сокровище, лежащее на сморщенной ладони… Профессор на выдохе издал загадочный звук, приклеившись взглядом на миниатюрный предмет.

— Сиди здесь и никого не впускай! Понял, дед? Или навредишь Марцию!

Леший быстро замотал головой в знак согласия и с непониманием посмотрел на Профессора.

— Я сейчас, — объяснил тот, закрывая дверь, — я за стеклами…

Савкин сработал как настоящий шпион: никто не вспомнил про приступ старика, и никому не пришло в голову узнать, чем они занимаются, отгородившись от остальных в палате.

Профессор держал на ладони сокровище и качал головой:

— Это невозможно… как ты это сделал?

Старик пожал плечами:

— Это лежало на окне… просто лежало, и я взял…

— На каком окне? — не отрывая взгляда от предмета, прошептал Андрей Леонидович.

— На том, — дед мотнул головой в сторону рисованного дома и, на всякий случай оглянувшись на дверь, вытащил из-под подушки на глазах ничего не понимающего Профессора красный цветок. — Сначала я взял мак…

Савкин открыл рот. Дед, не видящий в сложившейся ситуации ничего необычного, повторил:

— Сначала я взял мак.