32 мин, 40 сек 4074
Рисунок принадлежал Художнику. Художника Леший не видел. Достучаться до Художника врачи не могут. Говорят, что единственная фраза, которую он проронил, что-то о странном восприятии реальности через отверстие.
Этой ночью Савкину не спалось, и он нервно шагал из угла в угол, покусывая ногти. «Нет, — думал он, — это не возможно!». Но через минуту его мысли кричали: «Почему нет?».
Ночь и мучительные размышления Профессора, мечущиеся в ночи, прорезал оглушительный вопль Лешего. Несмотря на уговоры нянечек, все пациенты столпились у его палаты, образовав живой щит, через который не могли пробиться санитары, чтобы успокоить старика. Леший сидел на полу и в ужасе озирался по сторонам, ища поддержки у вошедших. Он тыкал пальцем в окна нарисованного дома и пытался что-то сказать, но спазм горла выпускал только испуганное «там». Пробившийся чудом к старику Савкин прижал к груди трясущееся старое тело и стал гладить деда по голове, что-то шепча ему на ухо, изредка поднимая руку, чтобы показать окружающим, что все в порядке. Наконец старик выдавил:
— Там, за Марцием, кто-то стоит… кто-то… неестественный!
Из записей доктора Рисмана
5 августа
Тайком от Франка навестил Художника. Похоже, парень угасает. Мне все не дает покоя его рисунок. Ясно, что с ним связан переход Росина в нынешнее состояние. Но вот вопрос: КАК?
Франк пронюхал мое появление в его отделении. Я не согласен. Что значит «не мое дело», если из-за этого овоща все мое отделение встало на уши.
Из дневника Михаила Росина
Девятнадцатое второго Месяца Дома.
Человечек, которого я нарисовал, НАШЕЛСЯ. Я стоял у окна и почувствовал за спиной чье-то присутствие. Ха! За мной стоял мой человечек и тупо улыбался (знаю, это я нарисовал ему дурацкую улыбку). Я назвал его Плоскатик, так наш преподаватель в университете называл гипотетических двумерных людей. Теперь веселее.
Двадцатое второго Месяца Дома.
Этот кретин не говорит и туп как пробка. Да, я точно не Бог. Могу создавать лишь бездушных уродов. Нарисовал котомышь.
21 второго месяца дома.
Кретин меня выводит из себя. Ходит за мной, как тень, и извивается, как придурок. Пытался выхватить у меня ручку. Котомышь смотался через окно.
22 второго месяца дома.
Избил Кретина. Теперь боюсь спать, он странно на меня смотрит. Очень плохо смотрит.
23 второго месяца дома.
Не спал, стоял у окна и смотрел на глаза. Все время оборачивался — страшно. Если бы котомышь не зашипел, я бы не заметил, как Кретин подкрался ко мне сзади. Черт знает, что он может мне сделать.
Помогите! Кто меня слышит, заклинаю, помогите!
24 второго месяца дома.
Не могу не спать — глаза слипаются, и ноги не держат. Не могу спать — он где-то рядом, но я не вижу. Кретин прислоняется к стене, и его нельзя обнаружить. Я ухожу в сад. Пойду вперед… Прощай, дневник.
Росин еще раз с горечью обернулся на проклятый дом. Коричневый глухой фасад угрожающе повис мрачным силуэтом на фоне серого неба. Михаил сунул руку в карман: ручки не было. «Спер, сволочь!», — прошептал он сквозь зубы и сделал нерешительный шаг в сторону дома, но передумал: ясно представилось, как за дверью прилип к стене и затаился Кретин, ухмыляясь жутким кривым ртом, пересекающим всю морду, и пялясь немигающими пустыми глазами в темноту. Если Михаил приоткроет дверь… Росина передернуло, и он шагнул в нарисованную ночь.
Прошло несколько часов путешествия, но ландшафт не менялся: колючие штрихи неприветливой жесткой травы, расцарапавшие его ноги в кровь, тянулись до самого горизонта. Одинокое еле заметное дерево над его прочерченной линией, служившее единственным ориентиром, медленно надвигалось бесформенным расплывчатым пятном, а под ним росла какая-то темная точка. У Михаила бешено забилось сердце: «Что, черт возьми, я подразумевал под этой точкой?». Он пытался вспомнить, о чем думал, ставя этот знак на горизонте. «Только бы ничего страшного. О, Господи… Только не страшное»…
Он шел вперед, не обращая внимания на порезы на ногах и думая только об одном. Загадочная точка начала принимать неясные очертания. «Чего? — лихорадочно крутилась карусель мыслей, — очертания чего? «. Точка спряталась за расплывчатое дерево, поставив точку в споре об одушевленности предмета.
Росин остановился в панике. Он мог рисовать что угодно, в зависимости от настроения. Вспомнилась куча рисунков монстров, нарисованных им в моменты депрессий. «Только не монстры», — простонал он и опустился в растерянности на пенек, одиноко торчащий посреди моря штрихов, изображающих ощущение травы.
Раздавшийся неожиданно голос неведомого существа вызвал у Росина вздох облегчения и благодарственную молитву Господу. Существо было козлом, отпущенным художником гулять в неизведанном мире с наложенными на него Росиным личными страхами.
Этой ночью Савкину не спалось, и он нервно шагал из угла в угол, покусывая ногти. «Нет, — думал он, — это не возможно!». Но через минуту его мысли кричали: «Почему нет?».
Ночь и мучительные размышления Профессора, мечущиеся в ночи, прорезал оглушительный вопль Лешего. Несмотря на уговоры нянечек, все пациенты столпились у его палаты, образовав живой щит, через который не могли пробиться санитары, чтобы успокоить старика. Леший сидел на полу и в ужасе озирался по сторонам, ища поддержки у вошедших. Он тыкал пальцем в окна нарисованного дома и пытался что-то сказать, но спазм горла выпускал только испуганное «там». Пробившийся чудом к старику Савкин прижал к груди трясущееся старое тело и стал гладить деда по голове, что-то шепча ему на ухо, изредка поднимая руку, чтобы показать окружающим, что все в порядке. Наконец старик выдавил:
— Там, за Марцием, кто-то стоит… кто-то… неестественный!
Из записей доктора Рисмана
5 августа
Тайком от Франка навестил Художника. Похоже, парень угасает. Мне все не дает покоя его рисунок. Ясно, что с ним связан переход Росина в нынешнее состояние. Но вот вопрос: КАК?
Франк пронюхал мое появление в его отделении. Я не согласен. Что значит «не мое дело», если из-за этого овоща все мое отделение встало на уши.
Из дневника Михаила Росина
Девятнадцатое второго Месяца Дома.
Человечек, которого я нарисовал, НАШЕЛСЯ. Я стоял у окна и почувствовал за спиной чье-то присутствие. Ха! За мной стоял мой человечек и тупо улыбался (знаю, это я нарисовал ему дурацкую улыбку). Я назвал его Плоскатик, так наш преподаватель в университете называл гипотетических двумерных людей. Теперь веселее.
Двадцатое второго Месяца Дома.
Этот кретин не говорит и туп как пробка. Да, я точно не Бог. Могу создавать лишь бездушных уродов. Нарисовал котомышь.
21 второго месяца дома.
Кретин меня выводит из себя. Ходит за мной, как тень, и извивается, как придурок. Пытался выхватить у меня ручку. Котомышь смотался через окно.
22 второго месяца дома.
Избил Кретина. Теперь боюсь спать, он странно на меня смотрит. Очень плохо смотрит.
23 второго месяца дома.
Не спал, стоял у окна и смотрел на глаза. Все время оборачивался — страшно. Если бы котомышь не зашипел, я бы не заметил, как Кретин подкрался ко мне сзади. Черт знает, что он может мне сделать.
Помогите! Кто меня слышит, заклинаю, помогите!
24 второго месяца дома.
Не могу не спать — глаза слипаются, и ноги не держат. Не могу спать — он где-то рядом, но я не вижу. Кретин прислоняется к стене, и его нельзя обнаружить. Я ухожу в сад. Пойду вперед… Прощай, дневник.
Росин еще раз с горечью обернулся на проклятый дом. Коричневый глухой фасад угрожающе повис мрачным силуэтом на фоне серого неба. Михаил сунул руку в карман: ручки не было. «Спер, сволочь!», — прошептал он сквозь зубы и сделал нерешительный шаг в сторону дома, но передумал: ясно представилось, как за дверью прилип к стене и затаился Кретин, ухмыляясь жутким кривым ртом, пересекающим всю морду, и пялясь немигающими пустыми глазами в темноту. Если Михаил приоткроет дверь… Росина передернуло, и он шагнул в нарисованную ночь.
Прошло несколько часов путешествия, но ландшафт не менялся: колючие штрихи неприветливой жесткой травы, расцарапавшие его ноги в кровь, тянулись до самого горизонта. Одинокое еле заметное дерево над его прочерченной линией, служившее единственным ориентиром, медленно надвигалось бесформенным расплывчатым пятном, а под ним росла какая-то темная точка. У Михаила бешено забилось сердце: «Что, черт возьми, я подразумевал под этой точкой?». Он пытался вспомнить, о чем думал, ставя этот знак на горизонте. «Только бы ничего страшного. О, Господи… Только не страшное»…
Он шел вперед, не обращая внимания на порезы на ногах и думая только об одном. Загадочная точка начала принимать неясные очертания. «Чего? — лихорадочно крутилась карусель мыслей, — очертания чего? «. Точка спряталась за расплывчатое дерево, поставив точку в споре об одушевленности предмета.
Росин остановился в панике. Он мог рисовать что угодно, в зависимости от настроения. Вспомнилась куча рисунков монстров, нарисованных им в моменты депрессий. «Только не монстры», — простонал он и опустился в растерянности на пенек, одиноко торчащий посреди моря штрихов, изображающих ощущение травы.
Раздавшийся неожиданно голос неведомого существа вызвал у Росина вздох облегчения и благодарственную молитву Господу. Существо было козлом, отпущенным художником гулять в неизведанном мире с наложенными на него Росиным личными страхами.
Страница
7 из 11
7 из 11