Мертвая семья моего соседа

Черт, действительно! У куклы в руках что-то есть.

Я подошел поближе.

По очертанию похоже на… нож…

Не думай о белой обезьяне.

Наверно это самая большая проблема для разума. Не думать. Попробуй, заставь! Мозг просто, оказывается, воспринимать такую команду!

Не думай о белой обезьяне.

Вот уже три дня я боролся со своим разумом. Я отпросился на неделю с работы, съездил к пожарникам за отчетом, отвез его в страховую компанию, закупил строительных материалов, принялся разгребать сгоревшее барахло. И все это время я старался не думать.

Джеймс стал моей белой обезьяной.

Разумеется, он не выходил у меня из головы.

Странные, пугающие и непонятные воспоминания, со временем становились еще страннее, страшнее и непонятнее. Возможно, это моя расшалившаяся фантазия. Но мне казалось, что спустя три дня, события той ночи были более точными или детальными, чем на следующее утро.

Когда все это происходило я, наверно, не мог до конца поверить, что весь этот бред на самом деле. Я словно отделился от реальности прочной прозрачной стеной. Я все видел, все ощущал, но не воспринимал по отношению к себе. Однако теперь это ощущение стало проходить. Я вспомнил запах гнилости, что почувствовал у себя в комнате той ночью. Я вспомнил странную легкость той куклы, будто она сделана не из пластика, а из полиэтилена. Я даже вспомнил полные слез глаза Джеймса. И детский смех, где-то вдалеке. Я вспомнил колышущиеся занавески при полном отсутствии сквозняка. А главное я вспомнил свою гранитную уверенность, в том, что все происходящее правильно. И как возопил внутренний голос, когда я схватил куклу. «Не надо! Не надо!» — и вряд ли эти слова имели что-то общее с тем, что имел в виду Джеймс, повторяя их же.

Тем утром я ушел еще до того, как он проснулся. И с тех пор мы не разговаривали. Но я видел через окно кухни, как он час спустя двигал у себя мебель.

На третий день моё терпение кончилось. Я стоял у того же окна на кухне. В моей дрожащей руке была чашка крепкого черного кофе. Тупая ноющая боль в затылке, казалось, уже стала неотвратимой частью моей жизни.

Такое ощущение, что я не отдыхал уже целую вечность. Я был на грани нервного срыва.

Первый день я помню хуже всего. Хотя именно тогда я был у пожарных, в страховой службе и звонил на работу. Механически выполняя то, или иное действие, я был пуст. Сомневаюсь, что мой мозг в то время был занят чем-то еще, кроме моторики. Я не думал ни о чем.

Но белая обезьяна не могла мне этого позволить.

И периодически меня накрывало.

Я стою в коридоре Джеймса. Слышу его стенания. Он где-то там, за дверью. Тонкая полоса света из его спальни прорывается в коридорный полумрак. Лакированный холод паркета облизывает мои ноги. Я давно не ходил босиком.

— Сэр, можно взглянуть на ваши документы? — сорочка на страховом агенте идеально отутюжена. — Спасибо. Согласно данному отчету полностью пропавшими считаются…

Четыре шага. До его комнаты максимум четыре шага. Я иду, уже зная, что там увижу. Маленькую пластиковую куклу по имени Джеймс, валяющуюся в углу. Нарисованные слезы, застывшее перекошенное лицо. Пластиковыми ладошками оно закрывает стеклянные глаза. Хмурая девочка с кухонным ножом стояла перед куклой.

— Вам следует расписаться…

Я помнил, как все это было на самом деле. Но ничего не мог с собой поделать. Я видел по-другому. Не как в ту ночь.

— Дети любят ломать игрушки.

— Что вы сказали?

— Я сказал, что протокол будет подписан до конца недели. Мы с вами свяжемся, как только…

Дети ломают игрушки. Но их интерес понятен. В своей наивности, они думают. Что у кукол есть что-то внутри. Когда взрослеешь, учишься заранее определять пустоту.

Тук-тук. В страхе бьется кукольное сердечко Джеймса. Я стою позади нее.

И она знает об этом.

Я не вижу ее лица, потому что все фотографии перевернуты изображениями к стене.

Я стою на подземной парковке. В этом здании офис моей страховой службы. То, что я здесь — истина. Я облокотился на стену. Я тяжело дышу. Во рту кислый привкус подступающей рвоты. Я не помню, как здесь очутился. Я не думаю, о том, как я здесь очутился. Я здесь — это факт. Мне плохо — факт. Где-то рядом должна быть взятая на прокат машина. Только факты. Никаких мыслей.

Способность соображать вернулась ближе к вечеру. И от этого стало только хуже.

На второй день видений уже не было. Были сны. Сумбурные и не запоминающиеся. Второй день я весь проспал. Я ворочался в постели, прекрасно осознавая, что все, что я вижу — это сны. Я хотел, но не мог проснуться. И эта пытка продолжалась бесконечно долго.

Я видел девочку. И чья-то рука гладит изголовье колыбели. Длинные темные волосы мешают рассмотреть лицо. Ведьма. Дым валит из гаража.