Мертвая семья моего соседа

Она похожа на Катрин. Маленькая девочка с куклой. В них есть что-то общее. Лицо. Лицо Катрин. Оно все в крови.

— Да, папа.

Я проснулся рано утром. Меня словно что-то подбросило на постели. Я сел, протер глаза.

Сердце бешено колотилось. Холодное мертвенное дыхание, мое собственное дыхание, обжигало, так, словно легкие были наполнены жидким азотом. Я не помню, что мне снилось. Но там была Катрин.

Я давно ее не видел. Кажется, будто никогда не видел. Будто я выдумал ее. Сердце оглушительно долбилось в грудную клетку. Мне стало страшно. Из-за всего бреда, что заливал мои измученные мозги в последнее время, эта мысль была самой страшной. Я кинул взгляд на будильник. Пять сорок. Я спал чуть больше суток.

Мой взгляд уперся в телефон. Надо ей позвонить. Я хочу ей позвонить. Очень хочу. Но я не звоню. И дело даже не в том, что сейчас еще нет и шести утра. Просто я не знаю, что ей сказать.

Я встал, оделся. Руки и ноги двигались с ржавым скрежетом. В голове, словно в лампочке, кто-то натянул вольфрамовую нить, бьющую током по нервным окончаниям при каждом сотрясении.

Некоторое время старательно делал вид, что все наладилось.

Я умылся, закинул в стирку одежду. Принялся за приготовление завтрака, попутно пытаясь придумать, куда вечером приглашу Катрин.

Но мысли путались, перепрыгивали друг через друга, оставленные без присмотра первоклашки. Я заметил, что разбиваю яйца для омлета над раковиной. А надетая на меня майка вывернута наизнанку. А еще я почти ничего не слышал. Все звуки были где-то далеко, я почти не обращал на них внимания.

Я налил себе кофе и подошел к окну.

Я слышал, у медиков есть специальная шкала, по которой они определяют уровень боли пациентов. От одного до десяти, кажется. Не знаю можно ли ее применять к боли эмоциональной. Но у каждого был в жизни момент, который можно было оценить на десять.

И у меня был такой момент. Было так больно, что я ничего не чувствовал.

Я верю в то, что время субъективно для каждого из нас. То, что мы меряем секундами, минутами и часами, есть лишь некое числовое обозначение, не имеющее ничего общего с реальным понятием времени.

От двери до машины было двадцать шагов. Секунд семь ее быстрым шагом. Но мне казалось, что прошли века. Об этом можно было судить хотя бы по тысяче ударов моего сердца, которые я услышал, пока она шла к машине.

В половине седьмого утра, моя… бывшая… девушка вышла из двери соседского дома и направилась к своей машине.

Воткнутый в сердце раскаленный прут, для усиления эффекта следует медленно поворачивать против часовой стрелки.

Я поставил чашку на подоконник. Медленно сполз вдоль стены на пол.

Этого не может быть. Это очередное видение. Галлюцинация, вызванная нервным срывом. Да у меня нервный срыв. Я идиот, раз после потрясения от пожара отправился ночевать к психологически неустойчивому соседу. И с тех пор у меня нервный срыв. Я не знаю где реальность.

Вскочив на ноги, я бросился к телефону. Лихорадочно вспоминая номер Катрин, я нервно барабанил пальцами по корпусу телефона. Нервы.

Длинные гудки.

Один. Второй. Третий.

Еще рано. Она крепко спит.

Восьмой. Девятый.

— Здравствуйте…

— Кэт! Это я…

— … я не могу сейчас подойти к телефону, поэтому…

Я грустно посмотрел на телефонную трубку. Бездушный белый кусок пластика.

Телефон Катрин, как и у меня, стоит в спальне на тумбочке. Не услышать десять гудков она не могла.

— … если у вас что-то важное, оставьте свое сообщение после гудка.

— Нет. Нет у меня ничего важного. Просто… больше мне не звони. Никогда. Слышишь? Никогда!

Трубка обиженно ударилась об телефон.

Если больно, значит, еще жив. Если жив, значит, будет больно.

То, что произошло дальше лишено всякой логики. Я просто встал с пола и вышел из дома. Пересек две лужайки и толкнул входную дверь. Дверь Джеймса.

Она оказалась не запертой.

Возвращаться в этот дом было страшно. Я не чувствовал, а скорее понимал это где-то далеко, на краю сознания.

В прихожей никого не было. Я огляделся.

При свете дня блеклые пастельные цвета стен и мебели выглядели вполне заурядно. Но…

Вполне возможно, что я сумасшедший…

Бывает, что стоишь ты где-нибудь, или идешь куда-то, или даже сидишь где-то, и в этот момент тебя настигает дрожь. Пробежав щекотливыми пальцами по спине, она заставляет тебя передернуть плечами и зябко поежиться. В детстве мы говорили, что это призрак сквозь тебя прошел.

Так вот, едва я переступил порог, я наткнулся на толпу призраков ломанувшихся через меня к выходу.

Меня трясло как при лихорадке. То, что это были те самые «призраки» можно было судить лишь по незначительным паузам между приступами дрожи.