Добавить в моё избранное
31 мин, 50 сек 9101
Буба даже не закричал, подергиваясь в такт ударам, смотрел непонимающими глазами на искаженное злобой детское лицо.
— Что там? Буба! — амбал с Оксаной стояли на улице.
Когда из дверей вышел улыбающийся Максимка, тряпкой протирая лезвие кухонного ножа, на лице Оксаны появилось странное выражение — губы сошлись в улыбке, а в глазах застыл ледяной ужас.
— Не понял… — пробормотал амбал, отпуская руку девушки.
Оксана бросилась бежать со всех ног по улице. На бегу оглянувшись, она увидела, как амбал заваливается на дорогу, держась за горло, а Максимка бежит за ней. Оксана вскрикнула, продолжая нестись вперед, жадно заглатывая воздух. В конце улицы показалась женская фигура с головой в руках. Удар сзади, и Оксана прогребла руками по щебенке.
— Пусти! Нет! — истошно заорала девушка, пытаясь освободиться.
Максимка перевернул ее, навалившись сверху и прижав ее руки к дороге.
— Фух… Ну, ты даешь, — он дико оскалился. — А я бы тебя трахнул, если б мог…
Оксана заплакала:
— Зачем?! Зачем тебе это?!
— А я по-другому не могу. Я не могу не ненавидеть вас всех. — На детском лице смешались отчаяние и злоба. — Как мне не ненавидеть, когда моя мать… МОЯ МАТЬ! МЕНЯ! СВОЕГО РЕБЕНКА! — Он замолчал, в его глазах появились слезы. — Она ведь даже не дала мне родиться. Она меня не хотела. Закопала на огороде. У параши. А потом сожалела. Одумалась, видишь ли. С собой покончила. — Он посмотрел на женщину с головой в руках. — ДА ПОЗДНО ТЫ ОДУМАЛАСЬ, СУКА! ПОЗДНО СОЖАЛЕТЬ! — Он заговорил тихо, почти на ухо Оксане. — Я не могу не ненавидеть вас всех… — и, прижав локтем грудь девушки, потянулся за ножом.
Оксана открыла глаза. Она была в пустой комнате — голые стены с ободранными обоями, осыпавшейся штукатуркой, слабый свет от лампочки под потолком. На полу мусор: старые газеты, журналы, всякая рухлядь. Массивная деревянная дверь с серой, облупившейся краской, и табличкой: «Войди в меня». Дверь заскрипела, и за ней Оксану ждал выцветший транспарант: «Добро пожаловать в Аттракцион Эйгена Блейлера!», обрамленный десятками полуистлевших ошметков, которые когда-то давно, наверное, были воздушными шарами.
— Да, черт же возьми, — произнесла Оксана, — что ж это все значит?
Пустые комнаты и коридоры окутывал полумрак, в выбитых зарешеченных окнах стояла сплошная тьма — ни звезд, ни огней. Тишину, пронизавшую все вокруг, разбавляли только звуки шагов и собственное дыхание. На стенах попадались надписи. «Эйген — мужик!». «Кошмар — это реальность без полутонов». «Они боятся, если ты не боишься их». «Здесь был Грим Джой». «Автор уже достал со своим носом». «Боишься темноты?». «Мертвым не место среди живых». Оксана проходила мимо горшков с засохшими цветами, мимо пустых ржавых клеток, мимо рассохшихся столов, на которых пылились стопки книг с размытыми страницами, мимо разбитых зеркал. «Шизариум — идеальное место». «Все хирурги — циничные ублюдки». «Кто тебя?». «Не все потеряно». «Мэнсон жив!». «Партия людоедов России». «11-А — лучший класс мертвецов!».
— Бред какой-то…
Большой плюшевый кролик болтается в петле, под ним перевернутая табуретка. Рядом еще одна петля и под ней стоит еще одна табуретка. На стене надпись: «Следуй за белым кроликом».
Железная дверь с табличкой «Исследование жизнедеятельности и анатомических особенностей детенышей нуариков». Дверь поддалась с легким скрипом, и за ней оказалось хорошо освещенное помещение, облицованное кафелем с подтеками извести. Вдоль стен тянулись стеллажи с клетками, а в конце помещения спиной к Оксане стояла широкоплечая фигура в белом халате и, судя по всему, в чем-то копошилась. Оксана бросила взгляд на ближайшую клетку и еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Из глубины показались красные глазки, а прутья обхватили черные детские ручонки. В других клетках тоже началось движение. Они начали скулить, как щенки, тоскливо и невыносимо. Фигура в халате раздраженно зарычала, обернулась, и на Оксану уставилось месиво из сморщенной кожи и металлических скоб, на которое был напялен докторский колпак. Халат был забрызган кровью, в руке чудовище держало блестящую хромированную пилу, какой пользуются патологоанатомы. Широкая пасть на месиве обнажила ряды гнилых зубов, и это, наверное, должно было означать довольную ухмылку. Оксана попятилась, захлопнула дверь и со всех ног побежала по просторному вестибюлю. С высокого дугообразного свода давно осыпались все стекла и теперь крошкой лежали на полу. Вверх по лестнице. Огляделась — никого. Руки дрожали, в горле пересохло.
— Черт, да что же это?
Совсем рядом послышался стон. Со стен к Оксане сползали женщины. Их красные глаза сверкали во мраке, а слабый электрический свет редких лампочек переливался на антрацитовой коже. Они все были обнаженными.
— Да что тут происходит?! — закричал она. — Что вам всем от меня надо?!
— Они хотят, чтобы ты спасла их детей.
— Что там? Буба! — амбал с Оксаной стояли на улице.
Когда из дверей вышел улыбающийся Максимка, тряпкой протирая лезвие кухонного ножа, на лице Оксаны появилось странное выражение — губы сошлись в улыбке, а в глазах застыл ледяной ужас.
— Не понял… — пробормотал амбал, отпуская руку девушки.
Оксана бросилась бежать со всех ног по улице. На бегу оглянувшись, она увидела, как амбал заваливается на дорогу, держась за горло, а Максимка бежит за ней. Оксана вскрикнула, продолжая нестись вперед, жадно заглатывая воздух. В конце улицы показалась женская фигура с головой в руках. Удар сзади, и Оксана прогребла руками по щебенке.
— Пусти! Нет! — истошно заорала девушка, пытаясь освободиться.
Максимка перевернул ее, навалившись сверху и прижав ее руки к дороге.
— Фух… Ну, ты даешь, — он дико оскалился. — А я бы тебя трахнул, если б мог…
Оксана заплакала:
— Зачем?! Зачем тебе это?!
— А я по-другому не могу. Я не могу не ненавидеть вас всех. — На детском лице смешались отчаяние и злоба. — Как мне не ненавидеть, когда моя мать… МОЯ МАТЬ! МЕНЯ! СВОЕГО РЕБЕНКА! — Он замолчал, в его глазах появились слезы. — Она ведь даже не дала мне родиться. Она меня не хотела. Закопала на огороде. У параши. А потом сожалела. Одумалась, видишь ли. С собой покончила. — Он посмотрел на женщину с головой в руках. — ДА ПОЗДНО ТЫ ОДУМАЛАСЬ, СУКА! ПОЗДНО СОЖАЛЕТЬ! — Он заговорил тихо, почти на ухо Оксане. — Я не могу не ненавидеть вас всех… — и, прижав локтем грудь девушки, потянулся за ножом.
Оксана открыла глаза. Она была в пустой комнате — голые стены с ободранными обоями, осыпавшейся штукатуркой, слабый свет от лампочки под потолком. На полу мусор: старые газеты, журналы, всякая рухлядь. Массивная деревянная дверь с серой, облупившейся краской, и табличкой: «Войди в меня». Дверь заскрипела, и за ней Оксану ждал выцветший транспарант: «Добро пожаловать в Аттракцион Эйгена Блейлера!», обрамленный десятками полуистлевших ошметков, которые когда-то давно, наверное, были воздушными шарами.
— Да, черт же возьми, — произнесла Оксана, — что ж это все значит?
Пустые комнаты и коридоры окутывал полумрак, в выбитых зарешеченных окнах стояла сплошная тьма — ни звезд, ни огней. Тишину, пронизавшую все вокруг, разбавляли только звуки шагов и собственное дыхание. На стенах попадались надписи. «Эйген — мужик!». «Кошмар — это реальность без полутонов». «Они боятся, если ты не боишься их». «Здесь был Грим Джой». «Автор уже достал со своим носом». «Боишься темноты?». «Мертвым не место среди живых». Оксана проходила мимо горшков с засохшими цветами, мимо пустых ржавых клеток, мимо рассохшихся столов, на которых пылились стопки книг с размытыми страницами, мимо разбитых зеркал. «Шизариум — идеальное место». «Все хирурги — циничные ублюдки». «Кто тебя?». «Не все потеряно». «Мэнсон жив!». «Партия людоедов России». «11-А — лучший класс мертвецов!».
— Бред какой-то…
Большой плюшевый кролик болтается в петле, под ним перевернутая табуретка. Рядом еще одна петля и под ней стоит еще одна табуретка. На стене надпись: «Следуй за белым кроликом».
Железная дверь с табличкой «Исследование жизнедеятельности и анатомических особенностей детенышей нуариков». Дверь поддалась с легким скрипом, и за ней оказалось хорошо освещенное помещение, облицованное кафелем с подтеками извести. Вдоль стен тянулись стеллажи с клетками, а в конце помещения спиной к Оксане стояла широкоплечая фигура в белом халате и, судя по всему, в чем-то копошилась. Оксана бросила взгляд на ближайшую клетку и еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Из глубины показались красные глазки, а прутья обхватили черные детские ручонки. В других клетках тоже началось движение. Они начали скулить, как щенки, тоскливо и невыносимо. Фигура в халате раздраженно зарычала, обернулась, и на Оксану уставилось месиво из сморщенной кожи и металлических скоб, на которое был напялен докторский колпак. Халат был забрызган кровью, в руке чудовище держало блестящую хромированную пилу, какой пользуются патологоанатомы. Широкая пасть на месиве обнажила ряды гнилых зубов, и это, наверное, должно было означать довольную ухмылку. Оксана попятилась, захлопнула дверь и со всех ног побежала по просторному вестибюлю. С высокого дугообразного свода давно осыпались все стекла и теперь крошкой лежали на полу. Вверх по лестнице. Огляделась — никого. Руки дрожали, в горле пересохло.
— Черт, да что же это?
Совсем рядом послышался стон. Со стен к Оксане сползали женщины. Их красные глаза сверкали во мраке, а слабый электрический свет редких лампочек переливался на антрацитовой коже. Они все были обнаженными.
— Да что тут происходит?! — закричал она. — Что вам всем от меня надо?!
— Они хотят, чтобы ты спасла их детей.
Страница
7 из 10
7 из 10
