Конечная

Гизматтулин матюкнулся, быстро втянул в себя воздух и повернулся ко мне.

— Докуривай быстрее, а? Жопа-с-ручкой вставит за опоздание, лишат премии, а мне это на х… не надо! Давай, курила, быстрее.

Я кивнул, затянулся в последний раз, обжигая губы, и бросил бычок в урну. И, конечно же, не попал. Гизматтулин изматерился во второй раз, но уже веселее.

— А ты когда отливаешь, до писсуара дотягиваешь? — поинтересовался он, пока мы проходили на эскалатор. — А когда…

— Не, прям в штаны, — отрезал я. Гизматтулин, вообще-то, неплохой парень, не злой, только вот пьет много и боится начальства. А мне лично на начальство наплевать, о чем не раз говорил, только наши не очень меня поддержали. Анархистом прозвали. Один Дубинин оценил. Наш, мол, человек. Но Дубинин — уникум, один из всей команды такой.

— Слушай, Ларин, а чё там случилось-то, на «Новослободской»? — Гизматтулин толкнул меня в бок. — Чё Жопа-с-ручкой сказал?

— Ничего он не сказал. — Я осмотрелся. На перроне народу было немного: начало двенадцатого. Так, пара девиц-малолеток, бомжевидная бабища, ветеран с авоськой и еще кто-то.

— Чё-то странно это все, — протянул Гизматтулин, почесывая щеку. Тут я впервые за все время обратил внимание на то, что у него, при общей нечистоплотности, аккуратно подстрижены ногти. Оставлена маленькая, миллиметра два, полоска. Да, ювелирно. — Странно, говорю, это, слышь меня, обсирант?

— Задолбал уже. Я не аспирант.

— А кто ж ты, мудрила? — Гизматтулин шмыгнул носом. — Дохтур? Или прохвессор? Где ты, энто, учился? В какой мудрильне?

— В ИСАА. — И чего я с ним разговариваю? Ведь не знает, чурка беспородная, что такое ИСАА. — На факультете арабской филологии. Ясно?

— Ишь ты, — Гизматтулину явно польстило, что я не послал его, — Это, значит, Коран читать можешь, так что ль?

— Можешь, — я зашел за ограничительную линию, за которую, как известно, заходить нельзя, и вытянул шею, пытаясь увидеть в черной вагине туннеля фары поезда. Пусто. На соседних путях тоже тихо.

— Слушай, а чё ты ушел, умник? Учился б дальше, бумажку получил бы, что знаешь всякую заумь.

— А я как Дубина. Не смог стерпеть мухи, хотящей стать слоном.

— Мудро, — покачал головой Гизматтулин. — А попроще не могёшь?

Наконец-то: в глубине тоннеля начал нарастать гул.

Подошел поезд.

В вагоне почти никого: только в самом конце дремал патлатый парень в кожаном длиннополом плаще.

Гизматтулин по-хозяйски уселся на лавочку. Я продолжал стоять по старой, еще не изжитой до конца студенческой привычке: когда едешь с одного конца города на другой, с утра, чумной после сна, да еще надо повторять все десять пород арабского глагола, — и все это в набитом народом вагоне… -стояние у стенки  единственный достойный выход, без опасений пропустить свою станцию или банально не протолкнуться через человеко-массу.

— Садысь, как белый человек поедешь, — Гизматтулин похлопал чернущей от масла и смазки рукой по сиденью. — В ногах правды.

Я плюхнулся рядом и закрыл глаза. Что, собственно, изменилось с момента ухода из института? Да ничего За исключением так и ненаписанной работы о влиянии гностицизма на теологию измаилитов. За исключением так и не доведенного до разумного конца романа с Анечкой. Теперь-то уж точно, ее сокурсник Левин-Стоцкий, «отрада профессоров-китаистов», подкатит к ней и… все у них будет благополучно.

Из размышлений меня вывел треск рации Гизматтулина.

— Гизматтулин, вы где?

— Э-э, между «Арбатской» и «Тверской». А чё?

Я хмыкнул, представляя себе реакцию Жопы-с-ручкой на такой милый вопрос подчиненного начальнику. Реакция была бурной. Гизматтулин скривился.

— Короче, — отматерившись, продолжил Жопа-с-ручкой, — бери Ларина, и вытрухайтесь на «Тверской»…

Он замолчал на минуту, вероятно, ожидая тупого вопроса «зачем?», чтобы вслед за этим разразиться новым потоком великого и могучего, но за отсутствием вопроса, успокоился и продолжил.

— На «Куликово», по ходу дела, случилось ЧП. Начальник станции отсутствует, вместо него какой-то чудила, толком не смог объяснить… В общем, там двое уродов полезли в тоннель… У них, якобы, было разрешение начальника станции. Ну, полезли и пропали. А это, — тут тон у Жопы-с-ручкой стал угрожающим, — грёбанное «Куликово» — окраина столицы, и станция сама по себе — херовая, строили через жопу. Так что, если чё — полетят головы. В общем, мужики, щас — туда, разберетесь, что к чему. Обо всем доложить, ясно?! И… Гизматтулин, слышишь: никакой ментуры! Пока…

Рация отключилась.

До проклятущего «Куликово» мы добрались в половине первого. Лично я вообще ни разу не бывал на этой станции, Гизматтулин — раз или два, да и то — мельком.

Первое впечатление от станции — морг. Алюминиевое покрытие стен и тусклые лампы только усилили это впечатление.