26 мин, 30 сек 16261
Картошка в холодильнике, уже час стоит. Наложишь в сковородку, она на плите, там мать яйца жарила.
— Хорошо, — он прошел на кухню и открыл дверцу «Минска». Негусто. Зеленая эмалированная чашка, наполовину заполненная картофельным пюре, одиноко скособочилась на железной решетке, и это было главной гордостью рефрижератора. В качестве довеска прилагалось: полтора десятка яиц, засохшая пачка сметаны, бутылка кетчупа месячной давности, круг ливерной колбасы. Будь он Муркой, давно бы повесился на змеевике в ванной. Когда тебя два года кормят одной ливеркой, это не способствует росту оптимизма, даже если ты кошка. Сергей переложил картошку в сковороду и поставил ее на огонь.
— Как учеба? — поинтересовалась из зала мать — склонная к полноте, скудного ума женщина, верхом интеллектуального времяпрепровождения для которой являлся просмотр «О, счастливчика». Когда Анне Васильевне удавалось отгадать правильный ответ — именно отгадать, поскольку знать точно что-либо она просто не могла, и всегда одобрительно кивала, когда на заданный с затаенной угрозой вопрос ведущего «Вы уверены?» играющий отвечал «Конечно, нет!»— счастливый вечер для нее был обеспечен. Обычно в таких случаях она звонила Вере, своей подруге, живущей этажом ниже, с которой обсуждала последние гадости по подъезду. Вместе они радовались аниной удаче. Иногда звонила Вера, и тогда они вместе радовались вериной удаче(«Представляешь, я догадалась, что «Карлсона» написала эта… как ее там… Линда, что ли… Точно, Линдрен!»).
— По уголовному автомат, — прокричал Сергей. — По вышке завтра контрольная.
— Молодец, — невпопад ответила мама, и он в который раз задумался: что заставило отца, человека, чьему уму позавидовал бы любой, жениться на Анне Васильевне? Обиднее всего было видеть, как отец с течением времени все сильнее тупеет, безмозглость жены подавляла его, и он подстраивался под ее мышление.
Через час Сергей стоял в ванной комнате и разглядывал свое усталое лицо.
— Хорошо, — он прошел на кухню и открыл дверцу «Минска». Негусто. Зеленая эмалированная чашка, наполовину заполненная картофельным пюре, одиноко скособочилась на железной решетке, и это было главной гордостью рефрижератора. В качестве довеска прилагалось: полтора десятка яиц, засохшая пачка сметаны, бутылка кетчупа месячной давности, круг ливерной колбасы. Будь он Муркой, давно бы повесился на змеевике в ванной. Когда тебя два года кормят одной ливеркой, это не способствует росту оптимизма, даже если ты кошка. Сергей переложил картошку в сковороду и поставил ее на огонь.
— Как учеба? — поинтересовалась из зала мать — склонная к полноте, скудного ума женщина, верхом интеллектуального времяпрепровождения для которой являлся просмотр «О, счастливчика». Когда Анне Васильевне удавалось отгадать правильный ответ — именно отгадать, поскольку знать точно что-либо она просто не могла, и всегда одобрительно кивала, когда на заданный с затаенной угрозой вопрос ведущего «Вы уверены?» играющий отвечал «Конечно, нет!»— счастливый вечер для нее был обеспечен. Обычно в таких случаях она звонила Вере, своей подруге, живущей этажом ниже, с которой обсуждала последние гадости по подъезду. Вместе они радовались аниной удаче. Иногда звонила Вера, и тогда они вместе радовались вериной удаче(«Представляешь, я догадалась, что «Карлсона» написала эта… как ее там… Линда, что ли… Точно, Линдрен!»).
— По уголовному автомат, — прокричал Сергей. — По вышке завтра контрольная.
— Молодец, — невпопад ответила мама, и он в который раз задумался: что заставило отца, человека, чьему уму позавидовал бы любой, жениться на Анне Васильевне? Обиднее всего было видеть, как отец с течением времени все сильнее тупеет, безмозглость жены подавляла его, и он подстраивался под ее мышление.
Через час Сергей стоял в ванной комнате и разглядывал свое усталое лицо.
Страница
2 из 10
2 из 10