Случай на Токайдо

Одежды моей безумной госпожи были изорваны и обильно испачканы травой, землёй и кровью, в широко распахнутых глазах застыл ужас. На шее зияла рваная рана, левая стопа была неестественно вывернута, и, мне показалось, из голени вбок торчала сломанная кость. На расцарапанных кистях и лодыжках виделись следы зубов какого-то крупного зверя.

В тот миг я пожалел, что не остановил юного господина в желании присоединиться к поискам. Он восседал верхом на своей смирной гнедой лошадке по левую руку от меня, до крови кусая тонкие губы и сжимая кулачки так, что белели костяшки пальцев.

Дзёдзюин тоже был с нами, как и многие другие мужчины из замка. И в тот миг мне показалось, что на его губах мелькнула тень улыбки. Я не мог осуждать его за это — наша госпожа всегда плохо относилась к пасынку.

Не время было судить о прошлом, я считал своим долгом утешить юного Дзюна, в такой короткий срок потерявшего обоих родителей. Весь остаток дня — с тех самых пор, как мы вернулись в замок — молодой господин беззвучно рыдал у меня на коленях. А когда алый край солнца коснулся штурмовой стены, вдруг сказал, глядя на меня заплаканными глазами:

— Я хочу, чтобы Дзёдзюин уехал. Могу ли я приказать ему так поступить?

Я удивился, хоть и не подал виду, и спросил:

— Но почему молодой господин не хочет видеть своего брата в час, тяжёлый для них обоих?

— Мне кажется, что мой брат — недобрый человек. Матушка не доверяла ему, а в ночь перед тем, как с ней случилось несчастье, особенно предостерегала меня против Дзёздюина, — Дзюн выпрямил спину, глянул в окно на заходящее солнце и позволил себе вздохнуть.

Я не хотел спорить с даймё — пусть в силу возраста он ещё не свершил великих дел и не одержал славных побед, но по праву рождения был несоизмеримо выше и важнее меня. Я поклонился и во второй раз — клянусь, в последний — осмелился возвысить голос:

— Будет ли позволено заметить вашему покорному слуге, что ваша уважаемая матушка была чрезмерно опечалена кончиной Масатомо-доно, вашего блистательного отца, и даже лекарь упоминал, что её разум может быть временно повреждён этим горем.

Юный даймё яростно сжал кулаки и выкрикнул, злясь на меня:

— Неправда! Матушка скорбела о смерти отца, но её рассудок ничуть не помутился, я уверен! Не перечь мне, старый бездельник, а лучше иди к моему брату Дзёдзюину и передай ему мою волю.

Не смея больше возражать, я удалился и пошёл искать Дзёдзюина, ещё не знавшего, что он вызвал гнев брата.

Я нашёл его в саду возле пруда, где юноша, уже переменивший одежды на домашние, любовался закатом, кидая кусочки размоченной лепёшки разноцветным карпам в пруду.

Я приветствовал его и молвил так:

— Как вам нравится в замке после столь длительного отсутствия?

Дзёдзюин покачал головой. Одной рукой он докрошил мякиш рыбам, второй принялся нервно перебирать чётки из семян лотоса.

— Я предпочёл бы вернуться домой в менее скорбное время, — ответил он, — но хорошо, что я здесь. Думаю, малышу Дзюну сейчас, как никогда, нужна моя поддержка. Завтра отправлюсь к нему и испрошу разрешения остаться.

Дзёдзюин беззаботно улыбнулся и, пригласив меня следовать за собой, зашагал ко входу в дом. Я шёл чуть позади, размышляя о том, как сложно будет внушить мысль об отъезде. Наконец, решившись, я произнёс:

— Дзёдзюин, твой брат сказал, что не хочет тебя видеть. Он просил передать, что желает, чтобы ты покинул замок, — и, остановившись, прикрыл глаза.

Я ожидал, что Дзёдзюин ударит меня или накричит в гневе, но тот лишь развернулся и замер недвижно. Осмелившись приоткрыть веки, я увидел, как он разжал кулаки и кивнул:

— Да будет так. Я не стану огорчать владетельного даймё, моего брата, своим неуместным присутствием. Передай ему, что я завтра же покину замок и отправлюсь обратно в монастырь.

Он стремительно зашагал к своим покоям, не оглядываясь. И мне не стыдно признаться, что в тот момент меня, старого слугу, самого душили рыдания.

В ту ночь я никак не мог заснуть, одолеваемый страхом и дурными предчувствиями. В начале часа Тигра я всё-таки не выдержал и направился в господскую часть замка, чтобы, не полагаясь на стражу, самому охранять покой нашего маленького даймё.

Старый дурень! Если бы я не ворочался лишний час, то, может, и успел бы предотвратить несчастье ценой собственной жизни. И если раньше все беды я приписывал воле злого случая, то с того самого момента и по сей день точно знаю, кто был причиной всех наших бед, и на ком лежала вина.

Я шёл по коридору, когда фонарь в моей руке вдруг задуло порывом холодного ветра. Крякнув от досады, я подумывал было вернуться к себе за огнём, как вдруг увидел слабое голубоватое свечение, пробивающееся сквозь створки-фусума. Оно исходило из комнаты маленького Дзюна, и я, словно завороженный, направился прямо на этот свет.